Старый друг на всякий случай пропускает это заявление мимо ушей.
– Это как всё понимать? – спрашивает Дана осторожно.
– Это код отмены. Изгнание Алекса было подстроено, – объясняет Борисыч. – Никто его не увольнял из корпорации. Кстати, было много шуму, но все поняли, что это только дымовая завеса. Какой они придумали настоящий повод? Для узкого круга?
– Я спал с женой первого вице-президента. Меня попросили больше этого не делать, а я не внял. У нас, понимаешь, с ней серьёзно.
Дана прыскает в кулак. Мол, а я что говорила.
– Не верь, Даночка, это именно повод. И твой покорный слуга видел эту даму один раз издали. Вовсе не я, а первый вице напрашивался на увольнение, вот его и решили примерно наказать. Проверить на лояльность родной корпорации. У них там наверху очень жестокие игры.
– И он согласился?
– Как миленький.
– Вот скотина… Но ты-то каков актёр! Я была уверена, что везу бедного-несчастного беглеца…
– Но я был действительно бедный и несчастный… Ладно, полковник, говори, чем тебя прижали наши конкуренты. Тебя не так-то легко прижать. Я всё понимаю и поэтому внимательно слушаю. Хотя был огромный соблазн натравить на тебя бедного мальчика.
Борисыч упирается взглядом в столешницу и сухо цедит:
– У них мои дети.
Дана сжимается в комок.
Ну, одной проблемой меньше. Теперь даже если ты признаешься в поедании еврейских младенцев на завтрак, она тебя простит.
– Их успели эвакуировать на ту сторону. Ты же знаешь, там ничего не осталось от дома, всё в кашу, я был уверен, что они погибли вместе с матерью…
– Я знаю. Им сейчас… Мальчику девять, а девочке тринадцать? Да они тебя не вспомнят.
Он поднимает глаза и смотрит так, что я верю каждому слову.
– Вспомнили! – шёпотом кричит он. – Я их видел. Вспомнили! Я обещал, что мы будем вместе, они ждут, они хотят ко мне…
– Уверен, что их тебе вернут?
– Уже вернули. Я ведь тоже не совсем дурак. Они на марсианском рейсе, гражданский лайнер, никакой охраны, нам просто надо подойти и забрать их, в запасе ещё неделя.
– Ну да, а капитану теперь скажут – не тормози ни под каким видом. Ты же провалил задание, мы выкинули отражатель.
– Вот не беспокойся, – вступает Дана. – Возьмём на абордаж и ограбим. Не впервой, поверь специалисту. Пистолеты только мне отдай.
– Армейские?
– Да не стану я стрелять. Что я, сумасшедшая. Но капитану лайнера это знать не обязательно. Добрее будет, когда увидит.
– Чёрт с вами, – говорю. – Вам, наверное, виднее. И куда потом?
– В нейтральную зону, как можно дальше. Дана…
– Я придумаю, – говорит она. – Есть много хороших мест. Ну, неплохих.
– Мне поставить штаб-квартиру в известность, что тебе в связи с вынужденной засветкой нужен длительный отпуск?
Она не успевает ответить.
– Тебе бы тоже не помешал, – говорит Борисыч. – Мы проиграли, Алекс. Год назад конкуренты нашли ошибку в расчётах и довели гипердрайв до уровня прототипа. Ещё год, максимум два – и полетят. Прямо к нам. Всё, что им нужно, – зайти откуда не ждём. Эту дырку ты им не дал засечь – другую отыщут.
У меня звенит в ушах, как после стрельбы в трюме. Болезненно.
– Этот луч, которым нас щупали, – побочный эффект разработки. Понимаешь, Алекс, дети… Детьми они меня добили. Начали они с гипердрайва. Нам конец. Впереди новая война, в которой мы заведомо проигрываем…
Я не говорю ему, я хриплю почему-то:
– Гипердрайв – наш. Мы лучше знаем, чего от него ждать. Мы будем считать быстрее и строить тоже быстрее. А ещё мы купим у землян всё, что они смогут продать. Если потребуется, я вернусь туда. Не представляю, как, но вернусь. И мне будет очень не хватать тебя, Борисборисыч. Давай сейчас всё забудем. Никто ничего не узнает. Мы всё сделали как надо, только потеряли Тима. Забирай детей, отправляй их с Даной на нейтралку, а сам возвращайся. Разработаешь новый план. Если нас не отпустят – пошлём толковых молодых ребят…
– Ох, несёт тебя, Алекс… – тянет Борисыч. – Ты как-то упустил из виду, что мы забрали в институте фальшивки. Мне казалось, ты уже понял…
– Не повезло, – твержу я упрямо. – Противник не дурак, ждал нас. Зайдём на тему по-другому. Придумаем, как. Пусть разведка голову ломает. Только помоги.
– Вкупе с тем, что я вытащил детей, фальшивая инфа меня убьёт. Это не провал операции, а очевидное предательство. Очевиднее некуда. Расстреляют.
– И будут правы, – говорю. – Какая же ты дрянь, полковник. Что же ты натворил. Что же ты наделал… Проклятье, что ты наделал…
– Уходи с нами, Алекс. Тебе дома тоже жизни не будет, извини. Тебя минимум на год загонят в резерв и будут проверять. Насчёт Тима ты отболтаешься, уверен, но… Работать не дадут.
Я уже не сижу – лежу, уронил руки на стол, лицом в них уткнулся.
Мы не проиграли. Это не конец.
Как же я вас всех ненавижу, сволочи.
– Дана, что скажешь?
Она виновато разводит руками.
– Мне не внедриться к землянам второй раз. Была бы мужчиной… Женщина слишком заметна. Я больше ничем не могу помочь, Алекс.
Ещё утром я был относительно живой, а сейчас в два раза более мёртвый, чем когда-либо. Никого не осталось, ничего не осталось. Меня все бросили.
Безумная мысль: та девчонка. Найти её теоретически можно. Обработать как следует – наверное, сумею. Что мне это даст? Ничего, кроме женщины, которую я обманул. Ничего. Будь реалистом, Алекс, шансов на Земле у тебя ноль. Даже с фальшивой мордой не продержишься ты там больше месяца. Ты не шпион и никогда им не был, тебя забросили только ради твоих способностей налаживать контакт с людьми. А сам по себе ты спёкся. Кончился. Убил тебя этот бесконечно длинный день. Ухлопал.
Но мы не проиграли. Должен быть выход.
– Ладно, – говорю. – Спать пойду.
Двое суток я лежу в каюте, баюкая на груди свой красивый чёрный пистолет. В трюме грустит красная машина Маша, иногда мне кажется, я чувствую, как она меня зовёт.
Сунулся Борисыч, я сказал, что застрелю, он поверил и исчез. Иногда заходила Дана, говорила какие-то добрые утешительные слова, я толком не слышал. Потом она постучалась: заходим на орбиту, будем садиться, иди в рубку.
– Куда садиться? – это не голос, это стон разочарования.
Почему все такие кретины? Спасаешь их, шкурой своей рискуешь – никакого понимания. Башкой прямо в петлю лезут. И чего ради я тогда стараюсь?
– Вы совсем идиоты? Ты сядешь – и уже не взлетишь. Наших, что ли, не знаешь? Дашь тягу, и тебя подстрелят тут же. Расценят как попытку к бегству. Кстати, справедливо…
