– Это не смешно.
– А я вовсе и не смеюсь. Решай, одно твое слово…
– Ты сумасшедший.
– Наверное… Нат, пойдем отсюда на улицу, что ли. Или в класс давай вернемся, мне по химии надо пару исправить, я предкам обещал, а то наша колба грозится в четверти трояк выставить. Да и по истории у меня полный завал. – Он взял ее под локоть и потянул. – Пойдем.
– Володя, ты возвращайся на урок, – Наташа высвободила руку и отстранилась.
– А ты?
– А я пойду домой. – Перехватив его отчаянный взгляд, она пояснила: – Пойми, мне действительно надо побыть одной.
– Ты что, разговоров боишься? Да пусть они только попробуют что-нибудь сказать!.. Ладно, плевать на эту химию…
– Я никого и ничего не боюсь. Просто после всего, что случилось, мне не до учебы, ничего в голову не полезет. Но ты правда иди на уроки и не спрашивай меня больше ни о чем. Мы успеем еще поговорить и наговориться. Позвони мне после школы…
– Я не буду тебе звонить, я зайду часика в три, ладно?
– Ладно.
– Хотя нет, в три не получится, – с досадой спохватился Кравченко. – Черт, я ведь совсем забыл… Знаешь, давай лучше в четыре…
– У тебя что, тренировка?
Владимир замялся.
– Да нет. Так, одно дельце есть. Потом расскажу, при встрече. В общем, в четыре я у тебя железно. – Он задержал ее ладошку в своей.
Наташа не стала ничего уточнять – побоялась спугнуть лишними вопросами синюю птицу счастья, которая оказалась вдруг в ее руках и неожиданно обернулась не крохотной синицей, а настоящим белым журавлем, стерхом. Почему именно им? Да кто ж его знает, может быть потому, что стерхи очень редки и в природе их осталось так мало.
– Тогда до встречи?
– До встречи.
Домой она не шла, а летела. Молча зашла в квартиру и, отшвырнув в сторону портфель, закружилась в сумасшедшем безудержном вальсе. Что творилось в тот день в ее душе, трудно передать словами. Первое светлое чувство оказалось взаимным. О таком она даже не смела мечтать. Кто сказал, что чудес не бывает? Бывает, еще как бывает! Любить и быть любимой – разве это не чудо? И не важно, что взрослые твердят, будто школьная любовь в пятнадцать лет не имеет продолжения. Ничего-то они не понимают. У них с Володькой все будет по-другому, как в сказке, как в красивых заграничных фильмах.
О Марго Наташка старалась не думать, в какой-то момент ей даже стало жалко бывшую подругу: в одночасье оказаться опальной принцессой, наверное, страшно, но она быстро прогнала от себя эту мысль – сама виновата, за боль и унижение других надо платить. С Риткой, конечно, еще предстоит неприятный разговор, но это будет потом, завтра, а сегодня она никому не позволит омрачить свою радость…
– Борька, ты знаешь, что означает выражение «рушится мир» или «земля уходит из-под ног»? Хотя о чем я тебя спрашиваю, теперь-то знаешь. А я узнала это в тот проклятый майский день. Володя не пришел ко мне ни в четыре, ни в пять, ни в шесть часов. А потом раздался звонок. Трубку взяла мама, уже вернувшаяся с работы. Тихо ахнув, она передала ее мне. Звонила наша классная. Каким-то бесцветным старческим голосом Антонина Петровна сообщила, что Кравченко разбился. Упал с крыши четырнадцатиэтажного дома прямо за мусорные баки, поэтому его обнаружили не сразу, а только вечером. Говорили даже, что отец опознал сына лишь по лампасам на спортивных штанах. Физкультура была последним уроком, и Володька не стал переодеваться, домой он, как выяснилось, не заходил.
– Почему он это сделал, Нат, ведь с твоих слов вы помирились? – спросил Жаков.
– Вот именно, Жак, с моих слов. Ты это правильно заметил, как заметил и следователь, который меня допрашивал. В классе все были свидетелями нашей ссоры, но никто не знал о разговоре в раздевалке… Из школы Володя ушел вместе со своими друзьями, Максом и Игорем, а у ворот их поджидала Марго. У магазина мальчишки отстали, оставив их вдвоем.
– Ты хочешь сказать, что без Ритки здесь не обошлось?
– Я ничего не хочу сказать, все, что я знала, я уже сказала. Просто Марго была последней, кто видел Володю живым.
– А что говорила Марго?
– Ничего, они расстались во дворе, у песочницы, каждый пошел в свою сторону.
– Сама-то ты в это веришь?
– Вполне возможно, что все так и было.
Борис недоверчиво посмотрел на нее.
– Ты думаешь, она ему что-то сказала, перед тем как расстаться? Что-то очень обидное, и это вывело его из равновесия?
– Борька, я правда не знаю. Смолчать, конечно, не в характере Ритки, последнее слово всегда было за ней…
– Ты о чем-то недоговариваешь, Нат.
– Не знаю… Видишь ли, тогда была еще одна версия происшедшего, но в милиции ее сразу отмели как несостоятельную.
Кравченко кивнул:
«И его тоже. Знаешь, Наталь, ты не спрашивай меня ни о чем, я тебе потом сам все расскажу…»
– И если я правильно тебя понял, «потом» уже не было? – догадался Жаков.
– Да, в тот вечер я не стала лезть с расспросами, на следующий день я узнала про дурацкое пари, ну, в общем, остальное ты уже знаешь.
– А в милиции ты про это сказала?
– Сказала.
– Ну и что?
– Ничего. Следователь, грузный лысоватый мужчина, вздохнул тяжело и затянул песню: что же вы, девчонки, такие-сякие, наделали, такого парня в могилу свели, и как вы теперь будете с этим жить, и так далее.
– Но ты-то тут при чем? – искренне возмутился Борис.
– Он не поверил ни одному моему слову… и по-своему, наверное, был прав.
– Почему прав, ничего себе!
– Потому что, Борька, это были только мои слова. Не было других свидетелей, понимаешь, не было! Перепалку нашу слышали все, а то, что я его ждала, знала только я, и про видик этот злосчастный тоже, как оказалось, никто не знал. Вернее, то, что Володька хотел его найти, знали, а про то, что он мне сказал тем вечером, – нет.
– Вот это действительно странно. Неужели Владимир не поделился со своими друзьями? Ну, ладно, с тобой поссорился, возможно, и с Риткой не разговаривал в те дни, но с Игорем и Максом он же общался?
– Конечно…
– Тем более странно!
– Не знаю, не могу это объяснить. Наверное, боялся сглазить.
– Неужели он был таким суеверным?
– Нет, конечно. Но ты ведь наверняка слышал такую поговорку: «Нельзя делить шкуру не убитого медведя»?
– Точнее – «не говори гоп, пока не перепрыгнешь».
– Ага, ты прав. Я думаю, по этой причине Володька и молчал, и, кроме того, не забывай, что он, несмотря на кажущуюся взрослость, был всего лишь пятнадцатилетним мальчишкой. Зачем хвастаться тем, чего пока еще нет. А вдруг не получится? Уязвленное самолюбие и все такое прочее…
