Севастьянов побледнел, покраснел и наконец признался баронессе, что разговор имел место на открытой веранде «Бель Вю», так что любой, кто находился поблизости, мог его слышать.
– Мне бы хотелось, чтобы вы вспомнили всех, кто находился поблизости, – заявила Амалия. – Не обязательно сейчас, но я должна знать, кто там был.
– Значит, вы считаете, что Любовь Осиповна… – медленно начал Севастьянов. – Ее убили потому, что кто-то не хочет, чтобы я нашел свою жену? – Он покачал головой. – Но ведь это абсурд!
Амалия не стала его разубеждать. Мельком поглядев на доктора Никандрова, который у окна пил коньяк, она подошла к Федоту Федотычу. Отчего-то, завидев ее, почтмейстер расплылся в счастливой улыбке и склонился так низко, словно перед ним была не баронесса Корф, а по меньшей мере особа царствующего дома.
– Федот Федотыч, – без обиняков начала Амалия, – мне бы хотелось узнать у вас, кто в Д. выписывает «Новое время». Есть здесь такие жители?
– Есть, – с готовностью подтвердил почтмейстер.
– Кто именно?
Федот Федотыч сделал паузу, во время которой рука баронессы успела незаметно побывать в его кармане. Почтмейстер сунул руку в карман, убедился, что в нем находится приятная на ощупь бумажка, и приосанился.
– Шестнадцать человек, – объявил он, после чего перечислил имена. Среди подписчиков, как выяснила Амалия, были доктор Станицын, поверенный, Сергей Сергеевич Пенковский, а также… А также еще Степан Александрович, – докончил почтмейстер, глядя на Амалию полным обожания взором.
«Черт побери!» – гулко промолвил противный голос в голове молодой женщины. «Позвольте, а что, если он сам себе послал второе письмо?» – задала она вопрос самой себе.
Амалия впилась в Севастьянова взглядом. Что, если такой положительный с виду, флегматичный человек, примечательный разве что своими бакенбардами, просто-напросто беззастенчиво дурачит ее? Но зачем? Что за дьявольскую игру он затеял, если это и впрямь был он?
Амалия услышала чей-то почтительный кашель – и вздрогнула. Возле нее стоял старичок лет шестидесяти, совершенно лысый, с усами штопором и со Станиславом в петлице. Он шаркнул подагрической ножкой и громко объявил, что имеет честь лицезреть новую богиню. Амалия вопросительно поглядела на почтмейстера.
– Андрей Силантьич, дядюшка Веры Дмитриевны, – поторопился представить их друг другу Федот Федотыч. – А это, гм, баронесса Амалия Корф.
Старичок заулыбался, повторил: «Богиня!» – и почтительно пожал тонкую руку в перчатке.
[21]
А доктор Станицын в то же время мешком сидел на угловом диване, его лицо все еще было очень бледно. Он не выносил вида мертвых, хоть при его профессии ему и следовало бы относиться спокойнее к таким вещам, как смерть и разложение. Заметив вошедшего в гостиную судебного следователя, он дернул ртом и ослабил слишком тесный ворот сорочки.
– Сударь, – вскинулся хозяин дома, – если вы не возражаете, мы хотели бы разойтись. Просто кощунство оставаться здесь, когда произошло такое несчастье…
Максим Алексеевич поглядел на стоявшего рядом Петра Ивановича, поверенного, и тот понял, что значит его взгляд.
– Вы хотите допросить нас в качестве свидетелей? – очень вежливо молвил Калмин. – Но сейчас уже поздно, и к тому же время для допроса не самое подходящее… не говоря уже о том, что в доме находилось столько людей…
– Вы правы, – на удивление легко согласился следователь. – Поэтому я прошу вас всех просто сесть и написать, что вы помните о Любови Осиповне, а также не заметили ли вы во время вечера чего-нибудь подозрительного. И я сразу всех отпущу.
Поверенный нахмурился.
– Должен сказать, я вовсе не уверен, что ваши действия законны… – начал он.
– Вы так говорите, Петр Иванович, будто вам есть что скрывать, – спокойно парировал следователь, и, к своему удивлению, Амалия заметила, как поверенный стушевался.
– А что именно нам писать? – капризно спросила Ольга Пантелеевна.
Следователь на мгновение задумался.
– Давайте сделаем так. В начале вы пишете: «Мая месяца восемнадцатого числа 188… года, я, нижеподписавшийся, свидетельствую, что…» Далее излагаете все, что помните о Любови Осиповне. Как она пришла сюда, как вела себя, не заметили ли вы чего-либо странного, и так далее. В конце показаний ставите подпись. Потом я вызову вас для допроса, если понадобится.
Ольга Пантелеевна кликнула горничную и велела ей принести бумаги и чернил на всех.
– Только, пожалуйста, уберите ее оттуда поскорее, – смущенно потупясь, попросила хозяйка дома. – Просто ужасно, что она лежит там, и…
С точки зрения Оленьки, ужасным было, конечно, то, что судейская вдова имела несчастье преставиться именно в ее саду, но так как госпожа Пенковская была хорошо воспитана, вслух она свои мысли не высказала.
– У вас есть какие-то версии? – внезапно спросил Калмин у Чечевицына.
– Есть, – подтвердил тот. – Я осмотрел сад, и мне кажется, я знаю, откуда пришел убийца. Но мне нужна ваша помощь, господа.
Амалия не без оснований полагала, что никакой помощи Чечевицыну никто не окажет, потому что всем больше всего хотелось оказаться дома. Тем не менее она отошла в простенок между окнами, выбрав место с таким расчетом, чтобы видеть оттуда большинство пишущих.
Доктор Станицын, кривя губы от отвращения, написал, что Любовь Осиповна сказала ему «Добрый вечер» и заговорила с Федотом Федотычем. Федот Федотыч, прилежно скрипя пером, каллиграфическим почерком заполнил полстраницы, из которой следовало, что покойная была в восторге от местной погоды. Степан Александрович, дергая бакенбарду, думал, как выразить то тягостное чувство, которое он ощутил, увидев в фонтане труп, и ничего так и не надумал. Петр Иванович Калмин, по привычке полагая, что все сказанное следствию может быть потом использовано против свидетеля, сослался на то, что не видел убитую или не обратил на нее внимания, а потому и ничем не может помочь. Вера Дмитриевна вполголоса переговаривалась с глухим дядюшкой, который по-прежнему косился на Амалию до неприличия горящим взором:
– Андрей Силантьич, надо написать, что именно мы помним о Любови Осиповне! Понимаете? Максим Алексеич просит!
– Что-с?
– Любовь Осиповна! Вы же с ней разговаривали! Помните?
– Молодежь! – вздохнул старик.
Вера Дмитриевна с отчаянием махнула рукой и стала убористым почерком заполнять листок. Что-то в этом листке привлекло внимание Амалии, и она подошла ближе.
– А вы, сударыня, почему не пишете? – Въедливый Максим Алексеевич каким-то образом уже очутился возле нее. – Полагаю, вас моя просьба тоже касается.
– Я приехала уже после того, как женщина была убита, – холодно ответила Амалия. – Право же, не понимаю, чем я могу вам помочь.
