– В воде? – спросила Наталья Георгиевна.
– Откуда вы знаете? – поразился Севастьянов.
Больная отвернула лицо к стене и тихо проговорила:
– Она мне снилась. Несколько раз. Я видела, как Наташа тянет ко мне руки откуда-то из-под воды, и лицо у нее было такое белое… Когда сон приснился мне первый раз, я поняла, что ее больше нет в живых.
Женщина всхлипнула и вытерла слезы. Степан Александрович стоял, сжимая в руке букет, и по его лицу Амалия видела, что он не на шутку потрясен.
– У вас нет вазы? – спросила баронесса, оглядываясь. – Для цветов… Ну ничего. Степан Александрович, сходите, попросите вазу… И скажите хозяйке «Магнолии», что ей заплатят.
Севастьянов кивнул и вышел. Амалия присела на шаткий стул возле постели.
– Он на меня сердится? – робко спросила больная. – Честное слово, если бы мне не было так плохо, я бы никогда не стала ему писать. Но у меня чахотка. Все началось, когда я выпила холодный лимонад и потом танцевала на ветру…
Амалия вспомнила, как, читая ее письма, невзлюбила сытую, ограниченную, расчетливую содержанку, которая их писала. И вот сейчас женщина была перед ней, и Амалия видела, что она умирает. И ей стало стыдно своих мыслей, стыдно своей тогдашней злости. Она не имела никакого права ее судить. Она не имела никакого права судить кого бы то ни было, потому что… потому что неизвестно, что бы сама делала, если бы оказалась на ее месте, как неизвестно, сумела ли бы удержаться от искушения. Наталья Георгиевна кашлянула.
– Полиция расследует смерть вашей сестры, – тихо сказала Амалия. – Мы думаем… то есть полиция думает, что она как-то связана еще с одним убийством, которое произошло в тех местах. Скажите, у вас сохранились письма Натали? Особенно последние. Может быть, в них мы найдем какую-то информацию, которая поможет нам понять, почему она погибла. Надежда, конечно, хрупкая, но… больше у нас ничего нет.
Больная кивнула.
– Я понимаю. И я бы очень хотела помочь. Если вас не затруднит, сударыня… Там, в столе, небольшая шкатулка. Я многие письма уничтожила, когда уезжала из Франции, но не ее. Письма Наташи все там, хотя я не помню… не помню ничего особенного. Но, может быть, вы и впрямь сумеете что-то отыскать?
7
Вновь течет за окном переменчивый пейзаж, деловито постукивают колеса поезда. Амалия листает пожелтевшие странички…
«Ах, если бы ты видела местное общество! Купчики в сапожищах, мелкие чиновники, рассыпчатый доктор Станицын, который всегда разговаривает так игриво, словно ему лет двадцать… Даже не с кем завести приличный роман. И бывшая невеста моего мужа, которая всегда так любезна, которая всегда источает такой яд и которая всегда так плохо одета…»
Не то.
«Теперь буду отправлять почту, минуя местного почтмейстера. По-моему, он любит заглядывать в чужие письма. Представь себе, только я написала тебе о том, что жена градоначальника дурно говорит по-французски, как она стала со мной очень холодно общаться и упомянула что-то о моем образовании. Не обессудь, если я буду отвечать тебе не сразу…»
Не то.
«Ох уж эти мне отшельники! Выговаривал мне сегодня тот старик, Егор Галактионович, за то, что во всякое время года ношу декольте. Я ответила, что не мешаю носить декольте и ему, и попросила оставить меня в покое. Ух, как он свирепствовал, как грозил мне кулаком, когда я уходила! Все же хоть какое-никакое, но развлечение в нашей дыре…»
То или не то? Похоже, все-таки не то.
«Поначалу мне было очень трудно привыкнуть к здешним обитателям. Любить их нельзя – слишком они скучны. Но теперь… Теперь я научилась почти не обращать на них внимания. Мой муж из кожи лезет, чтобы мне угодить, и это так приятно… Как твой граф Н.? Жена еще не освободила его от своего присутствия? Как только вы примете решение пожениться, напиши мне. Обязательно приеду на твою свадьбу…»
Амалия отложила письмо и принялась за следующее. Эту историю она знала уже из писем сестры к Наталье Севастьяновой – жена неведомого графа не пожелала умирать от болезни, которая досаждала ей несколько лет, а напротив, даже пережила мужа, который сломал себе шею на скачках.
«Вчера после лимонадной я хотела завернуть к Марье Никитишне, местной сплетнице, чтобы узнать у нее подробности интрижки поверенного К. с бывшей невестой моего мужа. До нее он встречался с некой Верой О., дочкой брандмейстера, которая слывет скромницей и при том ни в чем себе не отказывает. Но вообрази, как я удивилась, когда, идя к Марье Никитишне, неожиданно встретила на улице своего московского знакомого… Ты его наверняка помнишь – Петелин, художник. Он как-то странно выглядел и, по-моему, не слишком обрадовался, увидев меня… По его словам, он дал себя впутать в какое-то темное дело, но ни о чем не жалеет, потому что ему обещали много денег. Больше Петелин ничего сообщить не пожелал, только загадочно улыбался. По его словам, он был очень удивлен, увидев меня в такой глуши».
Это было самое последнее письмо, которое получила сестра от жены Севастьянова. Амалия несколько раз перечитала его и откинулась на спинку дивана, обитую бархатом.
Художник Петелин из Москвы… Темное дело… Много денег…
Но Амалия устала, и в голову ей упорно лез не таинственный художник, который, возможно, уже несколько лет лежал в безымянной могиле под старой липой, а Петр Иванович Калмин, поверенный. Получается, что у легкомысленной Ольги Пантелеевны был с ним роман? И у Веры Дмитриевны тоже? Однако! Похоже, что наш пострел везде поспел… Амалия досадливо поморщилась и тряхнула головой.
«Перво-наперво – проверить, Петелин ли это?.. – начала она строить планы дальнейших действий. – Узнать его имя-отчество, уточнить, не живет ли он преспокойно в Москве… А вот если художник исчез и не подает вестей, скорее всего, убитый, найденный на мельнице, в самом деле он… Но художник! Кому надо подбивать художника на темное дело и потом убивать его, да еще так жестоко? Даже если он творил что-то незаконное, не знаю… картины подделывал, что ли?..»
Баронесса поймала себя на том, что ей не хватает собеседника, человека, с которым можно было бы обсудить сложившуюся ситуацию. Вот если бы рядом был Антоша, который ловит любое ее слово, как откровение, или беспечный дядя Казимир, или Степан Александрович… Но Степан Александрович остался в Ялте, рядом с женщиной, которая была сестрой его жены. В конце концов ее тоже звали Натали… И она немного походила на его жену.
– Женщина тяжело больна и нуждается в помощи, – взволнованно твердил Севастьянов, бегая из угла в угол. – Моя жена не допустила бы, чтобы я бросил близкого ей человека в беде…
Амалия метнула на него быстрый взгляд.
– Степан Александрович, на данной стадии чахотки прогнозы очень неутешительны… Вы хоть понимаете, что вас ждет?
– Мне все равно, – ответил тот. – Я останусь с ней до конца, и, насколько это зависит от меня, у нее будут лучшие лекарства и лучшие врачи.
