В дорогу тронулись рано поутру, как только заря осветила небо. Путь был не так и далек, хотя и близким его не назовешь. Надо было поспешать.
Поместье Збыховец лежало в Серадзской земле, недалеко от Ленчицы, между городом и рекой Вартой, только немного южнее. Янек погонял коня, отряд несся за ним, и уже на второй день пути под вечер они увидели Ленчицу. Эта земля не раз терпела набеги неприятеля – то литвины ее громили, то тевтонцы. И только обширные болота, раскинувшиеся вокруг, спасали жизнь местным жителям. Никто из супостатов никогда не решался сунуться в эти бескрайние заболоченные земли, где под яркой зеленой травой не разглядишь, то ли там твердь, то ли болото непролазное. Тем более что и легенды о коварных проделках злокозненного Боруты были известны не только местным жителям, о них были наслышаны и пришедшие издалека. Но местные-то свои болота знали и всегда хоронились там от недругов.
Потом король Казимир Великий, добрая ему память, поставил в Ленчице укрепленный замок, окруженный мощными стенами и рвом. Людям стало полегче. Однако года два или немногим больше назад тевтонцы опять вторглись в эти земли и разорили замок. И вот теперь предстал он перед глазами путников, искалеченный, но все же живой. Ленчицу обошли стороной и двинулись на Збыховец.
Когда подъехали к месту, были уже ранние сумерки. И что-то тревожное почудилось Янеку в непривычной тишине поместья. Ни громких разговоров, ни смеха, ни песен, хоть народ тут живет неунывающий. Что-то случилось. Что?
Оказалось, что беда пришла в Збыховец. Вконец расстроенный и сразу постаревший дядя Войцех поведал племяннику, что несколько дней назад умерла в преждевременных родах жена его Марыля. Оступилась на скользкой тропинке, упала тяжело, и начались роды. Два дня мучилась, а потом родила маленькую и слабенькую девочку, пришедшую в этот мир раньше положенного срока, а сама преставилась. Все мужа своего звала, Янека, ей казалось, что, если он будет рядом, силы вернутся к ней и она справится. Но Янек был далеко. И Марыля не справилась. Два дня назад ее похоронили. А девочка жива. Слаба, но жива. Ей нашли кормилицу, и старая Завалиша, та, что еще самого Янека нянчила, взяла ее под свою опеку. Теперь надо бы малышку окрестить, а то, не дай Господь, преставится и она.
Дядя Войцех не скрывал большого огорчения, даже горя от того, что нет теперь у Янека жены и нет сыновей. Кто же продолжит род славных шляхтичей из Збыховца, что всегда верно служили королю, всегда были смелыми в бою и честными на ристалище. Шляхтичей, которые, всем ведомо, были настоящими рыцарями.
Янека сейчас мало тревожили переживания дяди Войцеха. Его сердце переполнилось горем и чувством вины. Не дав себе отдыха, он отправился на могилу жены и провел там всю ночь. Он горячо молился за упокой ее светлой души и еще слезно просил у нее прощения за все, что не сумел ей дать.
– Ты прости меня, Марыля, любушка моя, что не сказал я тебе слов любви при жизни твоей, – шептал он, стоя на коленях у свежей могилы. – Не думал я, что времени быть вместе нам отведено так мало. Полагал, что много еще дней впереди и успею я сказать тебе, что почитаю тебя и люблю, что хочу видеть подле себя еще долгие годы. И спасибо тебе за дочь. Я выращу ее и воспитаю такой же доброй, светлой и чистой, как была ты, жена моя венчанная. Назову ее Ольгицей, если ты не против. А старая Завалиша ее выходит, ты не сомневайся. Она умелая нянька и добрая женщина. Окрещу девочку завтра, и пусть растет. Здесь, в Збыховце, ее никто в обиду не даст. А я воевать поеду, немцев проклятых крошить. Много зла они нам причинили. Много раз места наши грабили и жгли. Не могу я теперь позволить, чтобы и дочь моя единственная от них могла пострадать. Ты благослови меня, Марыля моя, на ратные дела и на победы над злым врагом. С именем твоим на устах буду я бить их ради светлой жизни для дочери нашей.
Долго шептал он слова, так и льющиеся из сердца. Долго без отдыха стоял на коленях у могилы жены. Пока, наконец, не почудилось ему, что тихий голос Марыли прошептал ему слова прощения и благословения. Только тогда ушел он в дом. Передохнул немного и занялся подготовкой к крещению дочери.
Когда эти важные дела были завершены, стал рыцарь Янек собираться в дальний путь. Решил он, что нет нынче лучшего места, где можно бить немцев, чем Жмудская земля. Здесь война идет постоянно. И князь Витовт поддерживает теперь тех, кто помогает ему в борьбе с тевтонцами. И король смотрит на это как на доброе дело. Значит, так тому и быть.
Собрал он отряд свой боевой, не забыв оставить надежную охрану для своего поместья. И велел, если что неспокойным покажется, сразу уводить женщин и скот на болота. Места там проверенные, даже хаты-землянки кое-где есть. И наказал управителю своему пуще глаза беречь дитя его единственное, Ольгицу, ангелочка невинного. С тем и уехал из Збыховца.
Направление держал ко двору князя Януша Мазовецкого. Сам князь горяч был, это все знали, и очень не любил он крестоносцев. А женой его была родная сестра великого князя литовского Витовта Анна Данута, женщина разумная и добрая. Когда Янек добрался до Цеханова, крепкого княжеского замка на болотах во владениях Януша Мазовецкого, то узнал, что здесь собрались несколько польских рыцарей со своими отрядами, готовые выступить в земли Жмудские, чтобы биться с тевтонцами. Это очень ободрило его, и он с радостью присоединился к шляхтичам. Его приняли с охотой – к тому времени слава Янека из Збыховца как отменного воина и честного рыцаря пронеслась уже по всей Польше.
Идти планировали на восток, подальше от границ Тевтонской Пруссии, и только на земле литвинов повернуть на север. Леса там были густые и дикие, местность малонаселенная, поэтому нужно было запастись припасами. Это удалось решить довольно быстро, и вот, наконец, рыцари двинулись в путь. По Мазовии и Литве шли легко, открыто. До границ Жмудских земель удалось добраться только на двенадцатый день. Здесь уже нужно было проявлять осторожность, чтобы с немцами без подготовки не столкнуться, да и от самих жмудинов часом не пострадать. Они, в обозленности своей, могут сгоряча и не разобрать, кто перед ними.
Надо признать, что жмудины накопили большой опыт в боевых операциях. Как-никак они уже, считай, полтора века без конца сражаются за свою независимость. Сперва с Ливонским орденом воевали, теперь вот с Тевтонским. Немцев они ненавидели люто, потому что зла от них повидали много. И так жизнь в дремучих лесах трудна и небогата, а те норовят последние пожитки отобрать. А что возьмешь у этих диких людей, одетых в звериные шкуры? Только в крупных поселениях можно было увидеть привычно одетых мужчин – серый кафтан, разноцветные штаны и жилет, войлочная шляпа с павлиньим пером да деревянные клумпасы на ногах с чулками вязаными, узорчатыми. Дома у них в поселениях низкие, обшитые деревом, с соломенной крышей. А в лесу просто шалаши ставят и в них живут, как ни в чем не бывало. Даже князья жмудские особой роскошью никогда не отличались. Тем более что из состояния войны не выходили. В последнее время вели постоянную партизанскую борьбу с тевтонцами – где только могли, били их. Разъезжали на низкорослых неказистых лошадках, которые, однако, могли пройти там, где большим тяжелым коням крестоносцев не пробраться. Вот и сейчас князь их Скирвойло все больше не в столице своей, Россиенах, сидит, а по лесам в шалашах пропадает, хоть и ставят ему шалаш повыше и покрепче, чем у простых воинов. На них-то и нужно бы выйти, да поскорее.
