Какой же была истинная причина, заставляющая меня отклонить просьбы брата вернуться с ним в скромное жилье, где прошло наше детство? Почему я гнала прочь воспоминания о детях и лишала себя возможности воссоединиться с ними, что дало бы и им, и мне утешение на многие годы вперед? Почему, так сильно желая припасть к широкой груди Дхаи-ма, посвятившей всю свою жизнь мне, я отказалась навестить ее? Может, потому, что я боялась потерять своих мужей, которые поймут, что могут прожить и без меня; что они вздохнут с облегчением, обретя без меня спокойную жизнь? Или причина была в страхе дать волю эмоциям и тем самым притупить меч моего мщения? Возможно, я боялась умереть, так и не достигнув цели всей своей жизни.
* * *
Из всех наших гостей Юдхиштхира больше всего чтил мудрецов. Его всегда притягивали благочестивые. Иногда мне казалось, что если ему было позволено не быть царем, стать царем, он бы предпочел стать монахом. Он часами беседовал с ними на философские темы. Их душевное спокойствие, я уверена, были для него столь желанным способом избавиться ненадолго от моих горестных стенаний, равно как и от молчания братьев. Мудрецы не винили и не сочувствовали ему, как это делали другие наши гости. Они не приходили к нам с целью поглазеть на обстановку, в которой мы живем, как это делали незнакомцы. Для них ситуация, в которой мы находились, была лишь одна из возможных нитей в полотнище судьбы, которое, благодаря терпению, рано или поздно изменит свой цвет. Чтобы отвлечь нас от горя, мудрецы рассказывали предания о людях, чьи страдания были намного сильнее наших.
Юдхиштхира любил эти истории. Они привлекали его стремящуюся к наставлениям натуру. Неделями, после того как уходил какой-нибудь мудрец, он следовал его наставлениям, читая и растолковывая их нам, и вел беседы о добродетели, к которой призывали мудрецы. Меня тоже волновали истории, хотя я заметила, что то, чему они учили, было не совсем близко моим мужьям.
* * *
Предание о Нале и Дамайянти было моим любимым, возможно, потому, что оно имело параллель с нашей жизнью — параллель, которую Юдхиштхира казалось, не замечал. Хотя позже, я буду удивляться тому, как Юдхиштхира понимал намного больше, чем казалось окружающим. Кто знает, возможно, это был более разумный путь существования, позволяющий избежать всей горечи жизни.
Вот эта история:
«Царь Нал Нишада полюбил прекрасную принцессу Дамайянти. Во время свадебной церемонии сваямвара она предпочла его богам. Разгневанная этим, одна из богинь, Кали
[20], обманула Нала во время игры в кости, и он проиграл королевство брату Пушкару. (Однако Нал не ставил на свою жену.) Он умолял Дамайянти вернуться во дворец отца, где было безопасно, но она не покинула его. Когда он проиграл последнюю одежду, она разорвала собственное сари, чтобы поделиться с ним. Но он оставил ее спящей в лесу, полагая, что так для нее будет лучше. Много лет они страдали в разлуке. Наконец, он — переодетый и под чужим именем стал возничим царя Ритупарна, который очень хорошо играл в кости. Он научил Нала премудростям этой игры. В то время Дамайянти, вернувшись во дворец отца, послала за мужем, и, полагая, что этот возничий и есть Нал, пригласила Ритупарна на сваямвару. Но сваямвара был лишь уловкой, чтобы встретиться с Налом. Когда они встретились, посыпались обвинения и слезы, прощения и новые клятвы любви. Нал вновь обрел прежний вид, вызвал Пушкара на игру в кости и отыграл свое королевство».
Мудрец, рассказавший нам эту историю, сказал:
— На протяжении всех лет, что живет человечество, добродетель страдает из-за невидимых причин. Следуйте примеру Нала и Дамайянти, которые мужественно вынесли несчастье. Как и в истории с ними, ваше несчастье пройдет, достигнув своего конца.
Юдхишхтира сказал:
— Видите, как Нал, несмотря ни на что, никогда не отступал от добродетели. А Дамайянти никогда не упрекала его за ошибки, которые он совершал, наоборот, поддерживала его.
— И как он отплатил ей? Оставил в лесу. Вот уж действительно добродетель! — ответила я.
Юдхиштхира обиделся. Мудрец учтиво сказал, что теперь ему пора молиться. Я ушла в кухню. Но история о Дамайянти не выходила из головы. Проснуться одной в лесу! Как, должно быть, она была напугана. И как смела! Она не отправилась тотчас же к родителям, а искала Нала многие годы. Однажды ее чуть до смерти не забили камнями, как ведьму — ее, царевну, которая затмевала мир своей красотой!
«Вот что утрата способна совершить!» — думала я, касаясь спутанных волос. Неужели и я стала похожей на ведьму? Я не сомневалась в этом. Хотя Юдхиштхира и был слишком любезен, чтобы сказать мне правду, я была далека от идеальной жены. Он был бы счастливее с такой женщиной, как Дамайянти. Она лучше меня. Но неужели «лучше» — это то, что я искала? В какой момент терпение перестает быть добродетелью, переходя в слабость? Если мне однажды пришлось бы вернуться в отчий дом, я не стала бы искать мужа. И, созвав вторую сваямвару, я побеспокоилась бы о том, чтобы она была настоящей.
28
Лотос
Это был год, когда Бхима должен был стать моим супругом, и он был намерен извлечь из этого максимальную пользу. Нет, не в физическом смысле, что было бы слишком очевидно, хотя, конечно, Бхима, чьи руки и ноги были подобны железу, наслаждался любовью так неистово, что следы его рвения оставались на моем теле. Если я указывала на синяк, он смущался и молил о прощении. Он хотел искупить свою вину, делая все, что я пожелаю. Это было его слабостью: он хотел сделать меня счастливой. Никто из моих мужей, кроме него, не испытывал ко мне такой привязанности. Когда я выходила из себя, они всегда находили чем заняться где-нибудь в другом месте, пока я не успокоюсь. Только Бхима оставался, склонив голову, когда я бранила его, пока мне не становилось стыдно, и я замолкала.
Бхиме нравилось быть рядом со мной. Если я не прогоняла его, он суетился на кухне — приносил воду, ломал ветки на растопку, обмахивал меня пальмовыми листьями, тщательно резал овощи на мелкие кусочки. Если бы я позволила ему, он с удовольствием взял бы на себя все мои домашние обязанности. Он не был искусным оратором, как Юдхиштхира, который мог часами говорить о философии. Он не блистал остроумием, как близнецы, или красноречием, как Арджуна. Наедине со мной он рассказывал то, что не рассказал бы никому, помогая себе жестами, когда не мог подобрать слова. Его враги, которые знали его только как человека с бурным темпераментом, целеустремленного и разрушительного, как ураган, были бы удивлены, увидев его таким.
Например, когда Дурьодхана накормил его отравленным рисовым пудингом, маленький Бхима упал на пол парализованным. Однако, оставаясь в сознании, он услышал, как Шакуни хохочет, словно гиена, и почувствовал, как ползучие растения, которыми его связали, впиваются в его плоть. Ночью вода в реке была подобна чернилам. Бхима почувствовал, как его тело выгнулось дугой во влажном воздухе, когда его бросили в воду, превратившейся для него в ад. Вода вдруг обратилась в шелк. Или это были змеи, которые извивались вокруг него? Даже не открывая глаз, он знал, что у них чешуйки цвета радуги. Они беспощадно жалили его. Их яд не шел ни в какое сравнение с ядом Дурьодханы. Бхима сел на дно, покрытое зеленым илом. Он лениво взял змею — потом вторую, третью, двадцатую, — и швырял их, пока не убил всех. Кто-то доложил об этом богу змей, который бросился к Бхиме, чтобы убить этого детеныша-монстра, который убивал его подданных. Что же такое он увидел, что заставило его посадить мальчика к себе на колени и напоить его эликсиром? И почему Бхима, однажды уже отравленный, поверил богу-царю с голубым в полоску лицом? Он выпил эликсира, и сила тысячи слонов вошла в его тело. Царь отпустил Бхиму, направив его в то течение, которое вынесло его на поверхность реки, чтобы он мог продолжить героическую жизнь, которая была уготована ему судьбой.
