— Я хочу найти кое-кого, — застенчиво сказал он. — Я не знаю, кто это. Это самый прекрасный человек из всех, кого я видел — если это только был человек. Он был крошечным, величиной с твой большой палец. Его кожа была чудесного ярко-голубого цвета. Он встал между мной и огромной огненной вспышкой, улыбнулся — и огонь погас. Может быть, это был просто сон.
Я с изумлением посмотрела на него: этого ребенка коснулась неуловимая Тайна, которую я пыталась постичь всю жизнь. Крошечное создание, которое он описал, было очень похожим на Космическое существо, упомянутое в писаниях. Мог ли это быть Кришна, явившийся ему в этом образе, миниатюрное подобие того видения, которое посетило Арджуну в Курукшетре?
Субхадра говорила нам вновь и вновь, что Кришна спас жизнь Парикшиты, когда астра Ашватхамы появилась, чтобы его уничтожить. Субхадра была убеждена, что это случилось потому, что Кришна был богом. Я верила в первое, но не могла принять второе. Обладание особой силой не обязательно делает тебя богом. И все же какая-то часть меня хотела в это верить, потому что это могло бы принести покой моему беспокойному сердцу.
Я с нетерпением ожидала встречи Парикшиты и Кришны. Я верила в его ум и детскую ясность восприятия. Если он узнает в Кришне своего спасителя, мои сомнения развеятся окончательно. Но когда Парикшита увидел Кришну, он вел себя с ним так же, как со своими другими двоюродными дедами, даже более сдержанно, потому что не видел его очень долго. Он поклонился, произнес формальное приветствие, но вскоре преодолел свою застенчивость и сел к нему ближе, с удовольствием рассматривая подарки, привезенные ему из Дварки, и подробно расписывая выходки своей ручной обезьянки.
* * *
Но Парикшита радовал сердца не всем.
С течением времени слепой царь сделался затворником. Он редко покидал свои комнаты, где он беспокойно ходил, перебирая молитвенные четки, хотя лучше ему от этого не становилось. В другие дни он сидел возле окон, выходивших на Курукшетру, оставаясь там долгое время после того, как садилось солнце, и горничные приносили лампы, которых он не мог увидеть. Каждый раз, когда мы приходили к нему, он, казалось, все сильнее усыхал. Он часто вздыхал и произносил долгие обвинительные речи. Хотя он был вежлив с моими мужьями, он не мог простить им, что они живы, в то время как их сыновья превратились в пепел. Я чувствовала его возмущение, исходившее, словно черный маслянистый дым, из всех пор его тела. Должно быть, его возмущал и Парикшита, потому что через него продолжал процветать род Панду, а его собственный род уже угас. Панду, которому он всегда завидовал за то, что он получал все, что по праву должно бы было принадлежать ему: царство, красивейшие жены, слава и восхваления. Даже его смерть была волнующей и блистательной, не такой, как та жуткая пустота, которая каждый день все ближе подходила к Дхритараштре. Парикшита, вероятно, чувствовал это, потому что, хотя он любил Гандхари, он отказывался сопровождать нас в комнаты Дхритараштры. Если его заставляли, он все время стоял позади нас, упрямо молчал и сбегал при первой же возможности.
Только Юдхиштхира, проявляя удивительную наивность, был удивлен и огорчен, когда Дхритараштра объявил, что он устал жить во дворце, в котором слишком много воспоминаний, причиняющих ему боль. (Мне показалось, что он сделал один из своих обвиняющих жестов в сторону моих мужей.) Он уже на пороге смерти и хотел бы приготовиться к ней, живя отшельником в лесу. Юдхиштхира стал умолять его передумать, но Дхритараштра держался с непреклонностью праведника. Хотя, возможно, я пристрастна, и его сердце и вправду уже принадлежало другому миру.
Гандхари решила поступить так же. Когда она сказала, что будет сопровождать мужа, ее худое, аскетическое лицо под повязкой светилось уверенностью. Мне было жаль терять ее. Она прошла через горе к мудрости. Ее образ дал мне надежду на то, что когда-нибудь и я завершу это путешествие. Когда меня угнетали воспоминания о дорогих мне умерших, я приходила к ней в комнаты и сидела рядом с ней. Она клала мне на голову руку, и я почему-то успокаивалась.
Но главное потрясение ожидало нас в день отъезда: Кунти сообщила нам, что уходит вместе с Гандхари. Она прощалась с нами, и никакие мольбы не могли заставить ее передумать.
— Мать, — воскликнул Юдхиштхира, — почему ты покидаешь нас сейчас, когда мы наконец отвоевали отцовское царство? Не об этом ли ты мечтала всю свою жизнь? Неужели ты не хочешь увидеть своего правнука на троне?
Сахадева, ее любимец, упал к ее ногам.
— Мы тебя чем-то разгневали?
Она улыбнулась, покачала головой и благословила всех нас. Она позволила моим мужьям сопровождать ее до отшельнической обители, чтобы они не волновались. Но она так и не объяснила своего решения, предпочтя сохранить эту тайну, которая будет после терзать ее сыновей.
Много месяцев мои мужья оплакивали уход Кунти, постоянно обсуждая его в напрасных попытках понять, почему она так поступила. Они спрашивали меня, что могло послужить его причиной, но тогда я этого не знала. В последние годы я все больше стала ее уважать. Курукшетра излечила меня от стремления все контролировать. Возможно, Кунти тоже изменилась, потому что она больше не пыталась подчинить меня своей воле. И хотя она — как и все мы — горевала о погибших, мне кажется, она примирилась с потерей. В конце концов, она была счастливее многих: пятеро из шести ее сыновей остались живы.
И только годы спустя, когда я и мои мужья отправились в наше последнее путешествие, я поняла причину ее поступка.
41
Тростник
Задыхаясь, посланник упал у подножия трона. Его некогда белая, символизирующая траур одежда была запачкана и изорвана. Растрепанные волосы и округлившиеся глаза делали его похожим на сумасшедшего. Он тяжело дышал и пытался что-то сказать, но вместо слов из его рта вырывалось лишь клокотание, из которого мы не могли разобрать ни единого слова. Но по эмблеме королевского посланника из Дварки — города Кришны, мы все же узнали, кем был этот человек.
Встревоженный Юдхиштхира попросил принести воды и снадобий, чтобы немного успокоить путника. Слова нехотя и отрывочно срывались с его губ. Он часто осекался, пытаясь подобрать слова, потому что знал, его новости не обрадуют нас. Клан Яду был свергнут. Баларама был мертв. Никто не знал, где мог быть Кришна, и почти никто не верил в то, что он еще был жив. В одно мгновение Дварка погрузился в траур. В городе остались лишь вдовы и дети, так же как это произошло в Хастинапуре после войны. Только это было еще ужаснее, ведь все произошло в мирное время, и мы были совершенно не готовы к такому потрясению.
Одна часть меня никак не хотела верить в то, что эта шокирующая новость может быть правдой, а другая часть, мрачная и пессимистичная, была полностью уверена, что нет причин сомневаться в словах посланника. Возможно, я, где-то в глубине души, постоянно ждала подобной катастрофы, еще со времен того страшного проклятия Гандхари на поле смерти в Курукшетре. Первое время после того случая, при каждом взгляде на Гандхари я вспоминала все то, что случилось, и содрогалась от ненависти. Каждый день я приносила цветы и воду и молилась за жизнь Кришны. Но шли годы: десять, двадцать, двадцать пять, и ничего не происходило. Гандхари стала целеустремленной и кроткой, проводя большинство своего времени в молитве. Постепенно мысль о проклятии таяла, теряясь в ворохе других несовершившихся событий. Мы с Гандхари стали друзьями, и я надеялась, что она тоже забыла обо всем. Как-то неловко быть автором проклятия, которое со временем рассеялось, как дым от фейерверка!
