— Никакого, — ответила Амалия. — Просто меня беспокоит мышьяк в чашке. Что, если Беренделли кому-то раскрыл в будущем нечто неприятное, и человек решил пойти путем короля, то есть убить хироманта, чтобы его предсказание не исполнилось?
Билли ненадолго погрузился в задумчивость.
— Кажется, я понял. Значит, вы думаете, что итальянца зарезал тот из гостей, кого он обвинил в убийстве, которое случилось в прошлом, а мышьяк подсыпал тот, кто не хотел, чтобы сбылось предсказание насчет его будущего.
— Возможен и третий вариант, — добавила Амалия. — Отравитель опасался, что Беренделли кому-то расскажет о его будущем. Допустим, маэстро увидел там что-то крайне некрасивое… и если бы о его предсказании узнали, это могло разрушить жизнь того человека.
— До чего же все сложно, — вздохнул Билли.
— И сложнее всего то, что предсказания делались с глазу на глаз, — добавила Амалия. — Узнать о них мы можем только со слов гостей, потому что тот, кто их делал, мертв, а в таких условиях им ничто не может помешать солгать нам. Вот если бы предсказания слышал кто-то еще…
Билли метнул на Амалию быстрый взгляд.
— Горничная, — обронил он. — Та, которая отводила гостей к итальянцу в малую гостиную.
— Глаша! — воскликнула Амалия. — Ну конечно!
Вскоре по просьбе баронессы американец привел в комнату допросов служанку Верховских.
— Я, конечно, очень хотела бы вам помочь, сударыня, — забормотала Глаша, сложив руки на коленях, в ответ на вопрос баронессы. — Но господин предсказатель говорили по-французски, а я… я же не понимаю этого языка. Совсем не понимаю!
Амалия посмотрела ей прямо в глаза и мягко проговорила:
— Однако ты поняла все-таки, что язык именно французский — не итальянский, не немецкий, к примеру, а французский. Значит, ты кое-что знаешь? Хотя бы отдельные слова?
Глаша сделалась пунцовой и стала теребить оборку на юбке.
— Хорошая прислуга все знает, все примечает и все слышит, — продолжала Амалия. — Конечно, ты не говоришь по-французски, но отдельные слова из того, что Беренделли говорил тем, кто пришел к нему узнать свою судьбу, до тебя наверняка доносились.
— Конечно, — вставил Билли, которого никто не спрашивал. — Ведь наверняка подслушивала под дверью. Потому что женщины — чертовски любопытный народ!
— Глаша, мне очень нужно знать, — убеждала служанку Амалия. — От твоих показаний многое зависит. Давай попытаемся восстановить события: Беренделли был в малой гостиной. Ты провела к нему первую гостью, графиню Толстую, и осталась стоять под дверью, дожидаясь, когда предсказатель закончит. Что ты слышала?
Глаша робко взглянула на Билли. Кончик ее носа, усыпанного веснушками, задрожал.
— Госпожа графиня гневалась, — заговорила наконец девушка. — Произнесла по-русски несколько раз: «Этого не может быть! Нет! Нет!» А когда вышла, была очень расстроена.
— Что ей сказал Беренделли? Ты поняла?
Глаша хлюпнула носом.
— Он называл фамилию. Сорокин, вот… И так смешно ее произносил: Альошь Сорокин, — улыбнулась горничная. — Еще он говорил: лямор, лямур.
— La mort, l’amour? Смерть, любовь? Очень интересно, — вскинула брови Амалия, затем достала из сумочки записную книжку, карандаш и стала быстро что-то писать. — А он не произносил слово suicide?
[22]
Глаша покосилась на нее с почтительным ужасом.
— Говорил, да… Несколько раз.
— Не слышала ли ты что-нибудь вроде ce n’?tait pas un suicide, c’?tait un meurtre?
[23]
— продолжала Амалия.
Глаша попросила повторить фразу и задумалась.
— Нет, — наконец сказала она, — мне кажется, нет. Хотя я ведь за дверью стояла, оттуда не много разберешь…
— Хорошо, — кивнула Амалия. — Теперь давай перейдем к Ивану Андреевичу. Ты слышала слова, которые говорил ему Беренделли?
Таким образом они прошлись по всем, кто приходил к хироманту пытать судьбу. Глаша старалась изо всех сил, косилась на Билли, вспоминала, строила догадки… Лицо ее горело, щеки раскраснелись. Страница в книжке Амалии вся покрылась загадочными письменами, а молодая женщина все спрашивала и спрашивала: Глаша уверена, что Беренделли говорил с Анной Владимировной о mariage?
[24]
Он не упоминал слов meurtre, assassinat, tuer, assassiner?
[25]
Нет?
— Нет… — бормотала Глаша. — Он говорил: кузин… кузина, значит… несколько раз повторял слово.
Наконец Амалия закончила допрашивать горничную и отпустила ее. Глаша вспыхнула, присела, стрельнула глазами в сторону сурового, мрачного Билли, который во время допроса перебрасывался с Амалией какими-то замечаниями на незнакомом девушке языке, и шагнула к выходу.
— Глаша, — окликнула ее баронесса Корф, — будь добра, позови ко мне Ивана Андреевича. И одна маленькая просьба: не стоит никому говорить о том, что ты слышала и разобрала кое-какие слова из предсказаний Беренделли гостям. Хорошо?
Глаша пообещала, что будет держать рот на замке, и отправилась за тайным советником.
— Значит, все-таки он? — заметил Билли. — Я же говорил!
— Боюсь, все будет не так просто, — отозвалась Амалия.
Вскоре за дверью раздались тяжелые шаркающие шаги, и Иван Андреевич вошел в комнату.
— Звали, сударыня? — спросил он тоном, обличающим его намерение быть ироничным и ничего не принимать всерьез.
— Да, Иван Андреевич, — строго заговорила с ним Амалия. — Объясните нам, пожалуйста, каким образом так случилось, что вы поссорились с хиромантом, а через несколько минут он оказался мертв.
Иван Андреевич озадаченно заморгал глазами.
— Я? Поссорился? Бог с вами, сударыня! — наигранно весело воскликнул мужчина. — Не настолько велика фигура, чтобы с ним ссориться! Уж не подозреваете ли вы меня?
— А почему бы и нет? — парировала Амалия, спокойно глядя на собеседника. — Кстати, многоуважаемый Иван Андреевич, заодно и откройте нам тайну, за какие такие заслуги вас с Павлом Петровичем перевели из Москвы в Петербург, да еще в чине повысили. Или вы скажете, что и этого не было? — ехидно прибавила она.
Иван Андреевич в волнении зашевелил рыжими усами, стал бессвязно говорить о том, что он предан отечеству… и государю… за то и вознаграждение получил по службе, так что…
— Хорошо, — сказала Амалия, — я непременно передам при встрече государю, как вы ему преданны, уважаемый Иван Андреевич. Только мне кажется почему-то, — баронесса хитро сощурилась, — что вы пытаетесь что-то от меня скрыть.
