— Простите, о чем вы? — пролепетал тайный советник.
— Вы же давеча утверждали, что вы убийца, — подхватил Владимир Сергеевич. Положительно, оба брата стоили друг друга. — Как говорится, лиха беда начало.
— Молодой человек, не забывайтесь! — железным голосом вмешалась Евдокия Сергеевна. Она захлопнула веер и стиснула его, как кинжал.
— Хотя у нас предостаточно других кандидатур на роль убийцы, — тотчас же пошел на попятную помощник адвоката. — Взять хотя бы Варвару Григорьевну. Ведь именно она подала хироманту чашечку, в которой позже обнаружился мышьяк!
Варенька затрепетала.
— Интересно, госпожа баронесса уже обнаружила сие обстоятельство? — бросил ехидный риторический вопрос адвокат.
Судя по лицу Александра, он был уже готов сказать что-то весьма резкое, но его опередил композитор.
— Вам так нравится оскорблять беззащитных женщин? — зло спросил Городецкого Никита. — Или просто вас давно не били по роже?
Константин Сергеевич неодобрительно покачал головой.
— О, quelles mani?res!
[30]
— укоризненно пробормотал он.
— Господа, господа! — вмешался Павел Петрович. — Право же, ни к чему… когда такое происшествие, я понимаю… волнение…
— Не происшествие, милостивый государь, а убийство! — отрезал Владимир Сергеевич.
Но тут явилась вторая горничная, Наташа, которая принесла чай, а за ней в комнату заглянул американский кузен.
— Месье доктор, — на неплохом французском обратился он к де Молине, — можно вас на минуточку? Мадемуазель Беренделли стало плохо при виде тела.
Они вышли, а Анна Владимировна стала разливать чай, который, впрочем, никто не хотел пить. Митенька взял чашку и принялся для чего-то вспоминать все, что знал о мышьяке, а Павел Петрович осторожно пригубил чай и, решив, что тот слишком горячий, отставил его в сторону. Через минуту вернулся доктор.
— Ей лучше? — спросила хозяйка. — Мадемуазель Антуанетта пришла в себя?
— Да, — буркнул де Молине и больше ничего не сказал.
Молодая женщина действительно пришла в себя.
— Если вы не против, — обратилась к ней Амалия, — я хотела бы поговорить с вами.
Антуанетта кивнула, снова всхлипнула и трясущейся рукой провела по лицу.
Они вернулись в ту же комнату, где были свалены старые игрушки и елочная мишура. В окно по-прежнему глядела петербургская ночь. Билли вновь отправился караулить выходы из дома, так как Амалия понимала, что время работает против нее и вскоре гости наверняка попытаются уйти. А имени убийцы у нее как не было, так и нет. Только подозрения, ничем не подкрепленные. Но Амалия имела привычку не слишком доверять необоснованным подозрениям.
— Вас зовут Антуанетта Беренделли, верно?
— Да, — дочь хироманта попыталась вежливо улыбнуться, но в глазах ее еще стояли слезы.
— Можно вопрос? Антуанетта — французское имя, а ваш отец — итальянец. Или…
— Моя мать была француженка, — поспешно проговорила Антуанетта. — И мы чаще бывали во Франции, чем в Италии. В Париже у моего отца квартира… была квартира, — тихо добавила она про себя.
— Ваша мать умерла?
— Нет. Они с отцом разошлись. Давно. Теперь у нее другой муж. Если, конечно, она и с ним не разошлась… Скажите, мадам баронесса, мы ведь виделись с вами прежде? Кажется, летом, на курорте… Вы еще шли под белым зонтиком…
— В самом деле я была тогда в Ментоне, — кивнула Амалия. — Вы ведь тоже там лечились?
— Да, — вздохнула Антуанетта, — у доктора Ротена. У меня возникли проблемы с легкими, и папа… Он очень испугался.
— Вам следовало обратиться к Феликсу Пюигренье, — заметила Амалия. — Он лучший специалист в данной области медицины.
Антуанетта пожала плечами.
— В любом случае, тревога оказалась ложной. Врач сказал, что со мной все в порядке.
— Однако на вечер к Верховским вы все же не пришли, — заметила Амалия.
— О, здесь другое. Просто я не очень хорошо себя почувствовала, и папа отправился один.
— Как он выглядел, когда уходил? Он кого-нибудь опасался? Может быть, у него были какие-нибудь предчувствия?
Антуанетта грустно улыбнулась.
— Нет, ничего такого я не помню. Впрочем… — Молодая женщина задумалась. — Он действительно произнес одну странную фразу.
— Какую? — Амалия вся обратилась в слух.
— «Что бы ни случилось, помни, что я люблю тебя», вот что сказал папа. — Антуанетта вздохнула. — Хотя это неважно, он часто так говорил.
— У него были враги?
— У моего отца? О нет, мадам. Некоторые ему завидовали, особенно другие хироманты, но не настолько, чтобы убить.
Амалия поколебалась.
— Я должна назвать вам имена гостей, которые были на вечере. Вероятно, вам все же удастся что-то вспомнить.
И баронесса перечислила всех, кто присутствовал на роковом ужине.
— Отец общался с Верховскими в Ментоне, — сказала Антуанетта, — он мне сам говорил. Сама я плохо их помню и не думаю, чтобы… — Дочь Беренделли умолкла. — Кто еще, Лакунины? Никогда не слышала. Доктор де Молине? Не знаю такого, и отец о нем не упоминал… Графиня Толстая? Это, случаем, не та Толстая, о которой писали в газетах? Вроде бы из-за нее какой-то художник застрелился…
— Да, — подтвердила Амалия, — именно она.
— Нет, отец о ней не говорил, — Антуанетта покачала головой и вдруг закусила губу. — Странно, ведь вы открыли мне все обстоятельства… и, если верить вам, среди присутствующих в доме находятся сразу двое, кто желал папе смерти, а я ничего не знаю. — Женщина всхлипнула. — Умоляю вас, мадам баронесса, найдите их! Я сделаю все, что вы попросите. Я… у меня есть деньги… но я не хочу, чтобы они ушли безнаказанными. Пожалуйста! Вы должны их найти! Иначе мне каждую ночь будет сниться, как папа лежит на диване… совершенно беззащитный…
Она разрыдалась, плечи ее дрожали, по длинноватому носу катились слезы. Амалия сказала ей все, что обычно говорят в таких обстоятельствах. Конечно, она постарается найти тех, кто это сделал… У нее есть несколько догадок, но все пока слишком смутно, слишком зыбко… и она вовсе не уверена, что правда…
— Для начала мне надо закончить допрос свидетелей. Если хотите, я могу сказать, чтобы вас проводили в отдельную комнату… Наверное, вам будет нелегко находиться рядом с гостями, — закончила баронесса. — Билли!
Но Антуанетта упрямо замотала головой.
— Нет, я пойду к ним. Я хочу видеть их лица. Может быть, я что-нибудь замечу и тогда обязательно скажу вам.
— Как вам угодно, — согласилась Амалия.
