– Мысль неглупая.
– Да ладно, я шучу.
– А я нет.
– Не шутишь? Серьезно, что ли?
– Серьезно.
– Ну, тогда давай еще по одной.
После первых рюмок Глен еще контролировал себя, но теперь совсем опьянел, язык стал заплетаться, появилось это дурацкое желание излить душу. Раньше такого с ним не было. А сейчас он выложил Брендюгину о себе почти все.
– Глен, дружище, – пьяно всхлипнул Брендюгин, выслушав исповедь, – эх, если бы я там был… Я бы их всех… В бараний рог…
– Суки… Слушай, а тебе того чечена не жалко было, которого ты угрохал?
– Мне? Эту обезьяну? Я бы его еще раз угрохал. И всех остальных обезьян.
– Правильно. И мне их не жалко. Я их убью… Пальцы, суки, оттяпали. Убью.
– И правильно. И убей. И поделом.
– И того козла, который на меня сегодня со своей шоблой накинулся, – тоже убью.
– И правильно. И убей.
– Убью.
Брендюгин, конечно, не заметил, что, произнося эти слова, Глен протрезвел. И говорил вполне серьезно…
* * *
«УВД на железнодорожном транспорте. Сводка происшествий за оперативные сутки.
В 0 часов 30 минут в полосе отчуждения железной дороги, под мостом, на шестом километре западной линии обнаружен труп неизвестного мужчины двадцати – двадцати пяти лет на вид, с множественными телесными повреждениями, характерными для железнодорожной травмы.
На место происшествия выезжали: начальник уголовного розыска ЛОВД Ломакин, СОГ в составе старшего оперуполномоченного УР Бабакина, эксперта-криминалиста Вострякова, судебно-медицинского эксперта Павлова…»
– Чего ты кипятишься? – Павлов снял резиновые перчатки и почесал щетинистую щеку.
– Я к тебе, Терентий, уже третий день хожу, – возмущался Антон Бабакин. – Все-таки труп. Это тебе не хухры-мухры.
– От кого я это слышу? Зеленка! Через эти руки прошло столько жмуриков – ты до стольких и считать не умеешь. Столько шуму из-за одного несчастного тела.
– Нужно решение принимать по проверке!
– Ну, так принимайте.
Павлов, как обычно, был слегка навеселе. Судебный медик и должен быть таким – слегка поддатым, болтливым, циничным. Сколько Антон повидал этой публики – всюду она такая. Работа обязывает. Павлов страсть как не любил бумаготворчество. Он гораздо лучше владел скальпелем и электрической пилой, чем авторучкой и пишущей машинкой. Заключения он порой писал месяцами. Немало имелось проверочных материалов, а то и уголовных дел со справкой: «Заключение находится у судебно-медицинского эксперта. С его слов, характер телесных повреждений следующий…»
– Сегодня материалы должны быть у прокурора. С заключением судебно-медицинской экспертизы!
– Какую ты церковно-приходскую школу заканчивал? Экспертиза назначается после возбуждения уголовного дела. Для вас же возбудить его – мука мученическая. Вам для этого труп с финкой в сердце нужен. Да и то будете сомневаться – а не мог ли он сам на нож упасть восемь раз? Не любите вы, сыщики, работать.
– Зато ты обожаешь. Где акт?
– Сейчас сделаем.
Павлов стянул халат с пятнами крови, ловко бросил его на стоящий в трех метрах от него стул. Они прошли в кабинет. Там Павлов открыл холодильник и вынул мензурку с медицинским спиртом, соленый огурчик. Выпив и закусив, сказал Антону:
– Садись за машинку. Заключение печатать будешь.
– Ну-у, вы совсем здесь обнаглели! – заартачился тот.
– Тебе же нужно. Я могу и подождать.
Антон, вздохнув, уселся за машинку.
– Печатай. Судебно-медицинский эксперт Т. П. Павлов, рассмотрев материалы…
Антон печатал быстро, почти так же, как Павлов надиктовывал. Через полчаса эксперт предложил:
– Передохнем?
– Передохнем.
Антон начал разминать пальцы, потом вытянул ноги и откинулся в вертящемся мягком кресле. Павлов извлек на свет божий еще огурчик и мензурку.
– Антон, меня все-таки этот случай настораживает. По-моему, некоторые повреждения не укладываются в картину железнодорожной травмы.
– Что это значит?
– Это значит, что некоторые повреждения он мог получить перед тем, как поцеловался с паровозом.
– То есть под поезд его кинули?
– Не знаю. Тебе это виднее.
– И что дальше?
– А меня это касается? Мое дело кишки потрошить да кости пилить.
– Точно сказать, что это за повреждения, ты не можешь?
– Трудно. Это больше мои интуитивные догадки. Можно попытаться, но…
Антон был молод, полон сил и энтузиазма. Пользуясь тем, что в линейных отделах милиции нагрузка меньше, чем в территориальных ОВД, он имел возможность выкроить время на эту проверку. Личность погибшего ему удалось установить без труда. Один из участковых Заречного района сразу опознал его. При этом Антон что-то не заметил выражения горя на лице участкового. Даже приличия ради.
Покойный оказался Галкиным Николаем Ивановичем, кличка Глюк, 1986 года рождения, дважды судимым – статьи 158 (кража) и 213 – злостное хулиганство. Оба раза наказание было условным.
– А как такое может быть – два раза условно? – удивился Антон.
– Сейчас все может быть, – зло сказал участковый. – Ты у судей спроси. Они скоро и десять судимостей условно будут давать. Добренькие. За чужой счет. А что эта скотина жить никому не давала – их не волнует.
Антон восстановил, как Галкин провел свой последний день. А провел он его по привычному для себя распорядку. Проснулся в десять. Опохмелился. Пожрал. Послонялся по городу. К вечеру вытряс из матери-пенсионерки пару сотен, при этом для порядка наградил ее несколькими тумаками. Потом сидел с компанией во дворе детского сада, раздавили две бутылки водки, потискали девчонок из соседнего рабочего общежития. Потом пошел домой, путь его лежал через полотно железной дороги. Больше его живым никто не видел.
Удалось найти машиниста товарного поезда. Он вспомнил, что у моста был удар по тепловозу. Но никого он на рельсах не видел. Оно и неудивительно. Глюк мог выскочить на рельсы прямо перед поездом из-за опоры моста.
– Ломакину позвоню, – сказал Антон.
– Позвони, позвони, – закивал Павлов.
Антон набрал номер.
– Где ты? – спросил начальник розыска.
– У Павлова.
– Он акт подготовил?
– Нет.
– Во пьянь. Управы на него нет.
– Сидим, печатаем.
– К вечеру нужно – кровь из носа. Мне уже прокурор звонил.
