– Может, и по вашу. – Он уселся на стул и вытер белоснежным платком лицо. – Уф, утомился.
– Неужто вагоны грузили?
– Хуже, Светочка. Гораздо хуже. Только что из суда. Дело Полузадовой. Слышали? Хотя откуда – у вас на Олимпе такой мелочовкой не занимаются.
– Слышала, – сказала Света.
Дело Полузадовой прогремело в городе. Ему было посвящено несколько статей в городских газетах. Обычный набор – от достаточно серьезных журналистских расследований до лицемерных причитаний по поводу проклятого совкового прошлого, которое только виновато в нынешнем превращении людей в зверей. Журналистка из «Городских вестей» раскопала, что у Полузадовой при Сталине был репрессирован дед. В результате чего она, Полузадова, была травмирована на всю жизнь и до такой степени, что совершила то, что совершила. А посему она заслуживает не столько строгого наказания, сколько сострадания. Публикаций гуманистов, призывающих всех к покаянию и всепрощению, было больше, чем статей, в которых ратовали за нормальную справедливость.
История была стара как мир. Мужчина развелся с женой и ушел к другой женщине. Но вот развязка… Снедаемая злобой бывшая жена, та самая Полузадова, пробралась в квартиру, где жила новая семья, в которой недавно появился ребенок. Воспользовавшись тем, что мать отлучилась буквально на пять минут, Полузадова отсекла ребенку бритвой оба уха. Действия были квалифицированы следователем по статье 111 Уголовного кодекса – тяжкий вред здоровью по признаку неизгладимого обезображивания лица.
– Чем дело кончилось? – спросила Света.
– Суд согласился с доводами защиты и переквалифицировал действия Полузадовой на легкие телесные повреждения, повлекшие кратковременное расстройство здоровья. Из-под стражи освобождена в зале суда. Год условно.
– Что?! – Света задохнулась.
– Ну-ну, Светочка, не переживайте так. Чрезмерные волнения портят цвет лица и вызывают преждевременные морщины, а вы ведь красивая женщина, – заворковал Альтшуллер. – Если отбросить пустые обывательские причитания типа «до чего дожили», «жечь каленым железом» и встать на позиции юриспруденции, то вы должны согласиться – уши не являются частью лица. Головы – да, но не лица. В УК же определенно сказано – неизгладимое обезображивание лица. Закон расширительному толкованию не подлежит. Другое дело, если бы речь шла о носе, губах…
– Кто судил?
– Кандауров.
Кандауров принадлежал к числу судей-человеколюбов из числа тех, которые считают, что тюрьма противопоказана человеку, будь он даже отпетый преступник. До недавнего времени вторым главным человеколюбом судейского корпуса был член областного суда Артузов. Недавно его избили и ограбили у порога собственного дома. Видимо, перенесенные им физические и моральные муки были настолько сильны, что теперь уголовники боятся его пуще огня. По СИЗО ходят слухи, что к Артузову попасться – дадут столько, что на всю камеру с верхом бы достало.
– Рано или поздно такие, как Кандауров, доведут нас до суда Линча, – сказала Света.
– Вряд ли.
– Доведут. И адвокатов будут линчевать вместе с их подзащитными.
– Мрачные пророчества – не ваш стиль, Светочка. Что это у вас за книга?
Светлана не успела спрятать небольшой томик в зеленом переплете, лежавший около машинки. Альтшуллер взял его и прочитал:
– Поль Верлен. Поэмы. На французском языке. Хм, Светочка, вы знаете, по-моему, милиция и Верлен – вещи несовместимые… А вы что, говорите по-французски?
– Не говорю, а читаю, – с досадой ответила Светлана, засовывая книжку поглубже в ящик стола. На языке у нее вертелось: «Адвокат и порядочность – вещи несовместимые». Но она лишь закусила губу.
– Светочка, мне сказали, что у вас дело некоего Брендюгина.
– Да. Мне его передали час назад. Я еще не успела принять его к производству.
– А почему такой суровый отдел, как ваш, занимается такими мелочами?
– Потому что его задержал РУОП.
– А если бы РУОП задержал карманника?
– Вы меня что, допрашиваете? Если дело у нас, значит, так надо.
– Не нервничайте, Светочка. Хотя вы мне нравитесь даже во гневе. Брендюгин – мой клиент. Вам не говорили об этом?
– Говорили.
– Когда вы планируете допрос подозреваемого?
– Я поставлю вас в известность.
– Сделайте любезность. А пока я бы хотел переговорить с ним наедине.
– После первого допроса у вас будет такая возможность.
– После? Почему не до?
– Потому что после.
Улыбка Альтшуллера стала еще слаще.
– Счастлив был вас видеть. Рассчитываю на скорую встречу.
– Заходите в пять. И не забудьте ордер из юрконсультации.
– Как можно, Светочка! Целую ваши ручки.
Он попытался приложиться слюнявыми губами к ее руке, но она ответила ему рукопожатием и изо всей силы сдавила сухую кисть. Адвокат поморщился от боли.
– До свидания, – холодно произнесла она.
Светлана была единственным следователем-женщиной в отделе. После заместителя начальника у нее был самый большой стаж следственной работы. В подразделении подобрались молодые, энергичные, крепкие парни, темпераментом больше подходящие для оперативной работы. Злость, решительность, напор – такими качествами обязан обладать следователь пятого отдела. А тут – мягкая, интеллигентная Света. Она и сама не знала, как согласилась иметь дело не с привычными тихими ворами, разбойниками и алиментщиками, а с быками или с авторитетами организованных преступных формирований. Света будто переместилась в другое измерение. Здесь шла война, гремели взрывы, трещали автоматные очереди. Здесь неосторожно оброненное следователем слово и неправильное действие могли привести к человеческим жертвам. Здесь на обычное изъятие документов приходилось идти не с участковым, а в сопровождении собровцев с автоматами. Здесь всегда ощущалась близость смерти.
Двухметровая необузданная горилла Наиль Хайдаров, лидер крупной татарской группировки, то ли в шутку, то ли всерьез обещал после скорого освобождения выйти и навестить Светлану и ее дочку. Сколько в этих словах куража, а сколько правды? Не раз приходилось ей выслушивать такие намеки, что кровь стыла в жилах. Это была не игра, не пустые угрозы. Недавно молодые бандиты, из новой психованной волны, похитили Сережу Кедрова – старшего оперуполномоченного РУОПа, отличного парня, отца трех очаровательных дочек. Его пытали в лесу, жгли огнем, чтобы выведать у него агентуру. Он не сдался, как не сдавались наши люди в войну в лапах эсэсовцев. И погиб. Банду взяли. Теперь идет обычная суета – жалобы, заявления, письма президенту и председателю Думы. Бандиты чувствуют себя не так уж плохо. Знают, что к расстрелу не приговорят – мораторий.
«Червонец за мента – красная цена», – радуется уголовная братва. А из десяти можно пять лет отсидеть и выйти. И Сережа так и останется неотомщенным.
