– Да.
– Что нового? – донесся голос Николая.
– Пока без изменений.
– Как клиент?
– Машет конечностями, – поправил криво сидящие на сломанном добрыми людьми носу очень непростые очки. У себя в ментовке, в смысле в полиции, мы о таких и не слышали.
Бросил взгляд на балкон четвертого этажа. Крепенький пожилой мужик в выцветшей майке-алкоголичке бодро выполнял упражнения с гантелями. Благодаря хитрой оптике можно было без труда разглядеть, что железки у него достаточно серьезные, килограммов по десять каждая.
– Физкультурник, блин, – молвил Ильин. – А прикидывался дохлятиной.
Мужик опустил гантели на пол и принялся трясти руками и дышать по науке.
– Заканчивает.
– Отлично, жду в подъезде.
– Иду, – выскочил из машины и бодро затрусил в сторону дома, зевая на ходу. Вчера, вместо того чтобы лечь пораньше и заснуть, мы с Ильиным зацепились языками и полночи проболтали. Открыл дверь и вошел в подъезд.
– Давай быстрее, – поторопил Николай. – А то перейдет, физкультурник хренов, к водным процедурам, жди его потом. – И мы в темпе рванули наверх.
– Мой ход. – Я встал перед дверным глазком и решительно надавил на кнопку звонка. Раз, другой, третий, еще и еще без перерыва. Как говорится, вежливо, но настойчиво. Именно так, не иначе, принято у нас вторгаться в жизнь и квартиры граждан. Николай пристроился у стены сбоку. Телескопическим глазком его куратор обзавестись не озаботился, а потому бодрого старца ждал сюрприз.
Послышались шаги, внутренняя дверь открылась, жилец приник к оптике.
– Кто там?
– Капитан милиции Луценко, убойный отдел, – представился я, достал удостоверение, развернул и расположил перед глазком. – Гражданин Пермяков?
– Да.
– Откройте, пожалуйста, – и до чего же я вежлив сегодня!
– Зачем? – после паузы строго поинтересовался Пермяков И.С. Видимо, внимательно вчитывался.
– Хочу задать несколько вопросов.
– Задавайте, – разрешил он, но дверь открывать не подумал.
– Вам принадлежит автомобиль марки «Опель Астра» серого цвета, номерной знак…
– Мне, а что?
– Документы на машину имеются?
– Конечно.
– Предъявите.
– На каком основании?
– Объясню, но сначала я должен на них взглянуть.
– Минуту, – и зашаркал тапочками в глубь квартиры. Наверняка старый партизан собрался звонить ко мне в управление.
На доброе здоровье. По управе сегодня дежурит Толя Вахитов, а тот на вопросы отвечать любит и умеет. Мало не покажется.
Замок щелкнул, дверь растворилась.
– И все равно, капитан, не понимаю, – сурово заявил стоящий на пороге. – Это ведь не ваша земля…
– Наша, Семеныч, наша. – Ильин вынырнул из-за моей спины и нарисовался прямо перед ним. – Не рад?
– А, это ты, – тускло произнес тот. И тут же выбросил вперед руку, целясь пальцами в глаза.
Глава 42
Инструктор по прозвищу мастер
Маруська тут решила,
Что жисть стала хужей,
И в грудь себе вонзила
Шестнадцать столовых ножей…
Люблю, признаться, что-нибудь под настроение спеть, вживую, без всякой там фонограммы. Кое-кому, кстати, нравится, например, самому мне. Другим – как-то не очень. Слуха, говорят, у меня нет. И голоса. Можно подумать, у всех остальных есть. А ведь мелькают в «ящике» и даже считаются звездами.
Хозяин квартиры, мой куратор, уныло восседал на табурете в собственной кухне с полотенцем у рта и что-то жалостно бубнил сквозь это самое полотенце. О Женевской конвенции и гуманном отношении к военнопленным. Иннокентию Семеновичу страшно не нравились издаваемые мною волшебные звуки, думаю, если бы ему предложили на выбор прослушать еще пару шлягеров в моем исполнении или подвергнуться пыткам, бодрый старик наверняка выбрал бы последнее.
– Больно? – подошел поближе и погладил ласково заросший седым волосом затылок.
– Ебдктк, – очевидно, это означало «тебе бы так».
– А нечего конечностями размахивать, тоже мне, Брюсов Ли из Свиблова. Серега!
– Что? – раздалось из глубины квартиры.
– Иди кофе пить.
– А орать не будешь?
– Я тихонько, с душой.
Маруську окружают
Шестнадцать штук врачей,
И каждый врач вынает
Свой ножик из пышных грудей…
Семеныч затряс головой и принялся стонать.
– Ты, кажется, обещал потише. – Серега появился на кухне, пристроился у окошка и принялся пить кофе из большой синей кружки.
– Ну, извини, – забросил в красную в белый горошек чашку пару ложек порошка, залил кипятком, добавил сахару. Сделал пару глотков и аж замычал от наслаждения. Достал сигареты и зажигалку. Куратор что-то возмущенно забубнил.
– А тебя, сволочь старая, вообще не спрашивают, – и с удовольствием закурил. Сергей – тоже. Исключительно из принципа.
– Я так понимаю, – он выпустил струю дыма в сторону пострадавшего, тот брезгливо отвернулся, – товарищ решил поизображать умирающего лебедя. Плоскогубцы, что ли, поискать? – повернулся к хозяину квартиры: – Не подскажете, уважаемый, где у вас тут инструменты?
– Не стоит. – Я допил кофе и решительно отставил чашку в сторону. – Закрой лучше уши.
– Может, не надо?
– Надо, брат. Развяжи его, кстати.
Маруську в крематорий
И в печь ее сують.
В тоске и страшном горе
Миленок ее тут как тут.
Я сам ей жисть испортил,
Подлюга я и хам.
Насыпьте пеплу в портфель
На память четыреста грамм.
– Хватит, Ильин, – несколько с натугой проговорил Семеныч. – Довольно, – отбросил в сторону полотенце, встал на ноги и по мере возможностей изобразил праведный гнев.
– Ты еще, гнида старая, скажи, что не понимаешь причины столь наглого вторжения, – молвил я и опять полез за табачком. – И лучше сядь, а то я что-то немного нервный сегодня, – тот послушно опустился на табурет.
– А неплохо ты его приложил, – отметил Сергей. Посмотреть действительно было на что. Губы у куратора распухли и стали прямо как у той светской львицы и по совместительству писательницы, под правым глазом набух хороший синяк: это я ему, уже падающему, добавил с левой. – Зверь вы, сударь.
– А что прикажешь делать, когда хулиганы зрения лишают? – скорбно спросил я и стряхнул пепел в чайное блюдце. – Ладно, друг любезный, пошутили и хватит. Давай-ка общаться.
