Для того чтобы ответить, Олесе потребовалось не меньше минуты.
– Значит, вы все-таки из полиции, – наконец проговорила она. – Но не оба, а именно вы, Андрей. Вас же Андреем зовут, верно?
– А вы разве до сих пор не поняли, откуда мы?
– Поняла я вот что, и сразу же после звонка женщины, назвавшейся Лидой: звонок этот обернется появлением двоих мужчин. Потом, когда вы вошли и оказались в свете свечей из пчелиного воска, в свете Матери-Пчелы, праматери всех прорицательниц, я увидела: один из вас облечен властью, другой ходит под мечом…
– Под каким еще мечом? – не выдержал Горелый.
– Под мечом судьбы, – спокойно ответила Олеся, отчего ее слова вовсе не стали понятнее. – Я не знала, что это за власть. Власть имеет различные воплощения, она многолика. Ну а теперь вы, Андрей, прямым текстом сообщили мне, какой именно властью вы облечены.
– А сейчас вы, надо полагать, скажете, что полиция и законы этой страны не имеют над такими, как вы, никакой власти, – заметил Шпола.
– Законы существуют. Вернее, не законы, а Закон. Он один – Закон Жизни. Над ним никто не властен. Тот, кто должен умереть, умрет, пусть даже он богат и знаменит. Тот, кто должен его пережить, переживет, пусть даже его замуруют в подземелье без окон и станут морить голодом. Вы, – Олеся неожиданно протянула руку в сторону Шполы, – властны надо мной, потому что я тело. Но вы не властны над собой!
У Горелого слегка помутилось в голове от этого набора слов, которые он не мог переварить, не мог постигнуть их смысл.
– Послушай ты, тело! – вдруг произнес он хамоватым тоном уличного патрульного. – Харэ нам тут мозги полоскать, ладно? Это друг у меня терпеливый, а надо мной, как ты сама сказала, – меч. Что эта хрень означает, потом разберемся. Только, сдается мне, ничего хорошего, так?
– Похоже на то. – Его грубость не выбила Олесю из колеи. – Но мы с вами пока что говорим о вещах, которые не имеют отношения ни к одному из вас. Вы ведь пришли сюда не ради себя, правда? Вас привело ко мне чужое горе. Чужая смерть. Я права?
– Чья смерть? – быстро переспросил Шпола. – И что вы об этом знаете?
– Умер мужчина. Он должен был умереть.
– Почему это «должен»?
– Он был у меня. И я видела над ним тень смерти.
– О ком мы сейчас говорим?
– Я не интересуюсь паспортными данными тех, кто приходит сюда.
– Четыре дня назад. Припоминаете?
– Ко мне приходят ежедневно человек десять. Четыре дня назад… – Олеся на мгновение умолкла. – Пять женщин… Один мужчина… Уже легче – его звали Коля… Николай…
– Фамилия?
– Не знаю. Николай. Все.
– Чего он хотел?
– Тоже не знаю. Посетовал, что на душе тоскливо. Я сказала – смерть близко. Он не поверил, даже посмеялся, потом ушел. Значит, все-таки умер? Услышав о смерти, нельзя смеяться, она от этого только быстрее приходит. Смерть смеха не любит.
– Олеся, наконец-то мы заговорили о конкретных вещах. Вы за визит, или как там вы это называете, берете деньги?
– С вас ничего не возьму.
– Почему?
– Потому что вы пришли не ради себя. Но свое получите.
– Ну хватит уже загадок! – Теперь и у Шполы начало лопаться терпение. – Зачем люди идут к вам?
– Хотят знать будущее, когда черная полоса закончится. Я говорю, когда это произойдет, как и при каких обстоятельствах ее сменит белая, чтобы человек не упустил свою птицу удачи. Большинство людей невнимательны к себе…
– Об этом поговорим попозже. – Шпола, словно гончая, уже учуял след. – Николай Коваленко – вот как звали вашего посетителя. Он позвонил, а потом уже и сам пришел, так?
– Да.
– Вы принимали его в такой же обстановке?
– Разумеется. Я ведь объяснила почему.
– Хорошо. А эти сказочки о Пифиях и пчелках вы ему тоже рассказывали?
– Сказочки рассказывал дед Панас по телевизору, когда я была совсем маленькой.
Опять она за свое… Горелый даже зубами заскрипел. Чем дальше, тем больше ему не нравилась вся эта история, которая просто в голове не укладывалась и поэтому казалась еще более подозрительной. Хотя бы потому, что не было никакой возможности проверить слова этой пророчицы Олеси.
– Ладно, – согласился Шпола. – И что же вы ему сказали?
– Что вижу смерть рядом с ним.
– И что это значит?
– Эти вещи я ощущаю здесь. – Женщина коснулась правой рукой груди в области сердца. – И здесь, – приложила она ладонь ко лбу. – Ни один из вас увидеть этого не может, потому что вы не чувствуете. Ну а что касается меня, я не могу выразить словами свои чувства. Вы ведь не можете описать, как выглядит любовь или ненависть?
– А я чувствую, – снова вклинился в импровизированный допрос Горелый, – что кому-то из нас сейчас окончательно надоест слушать всю эту чушь.
– Чувствовать вы можете все что угодно, Сергей. Но сделать ничего не сможете.
– Это еще почему?
– Потому что власть не с вами. Вам самому надо бояться.
– Оп-па! – Горелый начал медленно подниматься. – Это, надо полагать, угроза?
– Серега, помолчи! – Шполе не понравилось это вмешательство друга. Серый сбивал его с наметившейся было линии, в конце которой уже вроде бы замаячил какой-никакой результат. – Давай по очереди, и вообще, не о нас с тобой сейчас речь!
– Но я еще скажу кое-что, – пробурчал Горелый.
Снова присаживаться к стене он не стал: ноги занемели, и он затоптался на месте, разминая суставы.
– Скажешь-скажешь, – согласился Андрей, торопясь вернуться к прерванному разговору и слегка подаваясь вперед, чтобы лучше видеть лицо женщины. – До этого визита вы были знакомы с Николаем Коваленко?
– Именно от вас я впервые услышала, что его фамилия – Коваленко. И конечно же, ничего не знала о нем. Кроме того, что вскоре его ждет смерть.
– Даже знали, когда именно?
– У смерти, Андрей, нет расписания приема граждан.
– А как вообще ваши… гм… клиенты договариваются с вами о встрече?
– Так же, как и вы. Я не рекламирую себя, как всякие «потомственные гадалки». Если людям нужно мое слово, они сами меня находят. И другим советуют. Вам же кто-то дал мой телефон?
– Жена этого несчастного, Коваленко. Которому вы, Олеся, вынесли приговор.
– Слушайте, Андрей! – Наконец в монотонном голосе женщины появилось что-то похожее на обычные человеческие интонации. – Вы работаете в полиции, вы наделены властью. При определенных обстоятельствах эта власть может стать даже абсолютной, пусть на короткое время, но это действительно так. И вам лучше, чем мне, известно значение слова «приговор». Любому приговору предшествует суд, а я не судья и никого не сужу. И понятия не имею, за какие прегрешения судьба делает чью-то жизнь более короткой, чем у большинства людей… Вернее, – тут же поправила себя она, – иногда я могу увидеть смерть рядом с незнакомым человеком даже в толпе и при дневном свете. Но чаще вот так, как сейчас, – при восковых свечах, в свете Матери-Пчелы…
