На кладбище Горелый не прятался, но нутром чувствовал многозначительное молчание знакомых и бывших коллег. Кто-то пожал ему руку, кто-то, встретившись взглядом, только кивнул, но большинство старались не замечать бывшего опера, будто его тело покрывали отвратительные язвы или он внезапно превратился в беспомощного калеку, нищего, при виде которого невольно хочется отвести глаза. Однако запретить Горелому прийти сюда, чтобы проститься с другом, никто не мог и даже не пытался. Он просто не существовал для них. Во всяком случае, здесь и сейчас.
Лидия буквально почернела от горя. Она стояла молча, напряженно выпрямившись. Смотрела она не на гроб с телом погибшего мужа, а прямо перед собой, словно там, среди крестов и надгробий, в самом деле маячило что-то очень для нее важное. Но когда этот небольшой траурный митинг закончился и гроб начали опускать в свежевырытую могилу, которую с беззастенчивостью хроникера из желтой газетенки до самого дна освещало неуместно яркое солнце, Лидия вдруг заголосила, тонко и протяжно. Покачнулась и, если бы ее не успели поддержать сразу несколько пар рук, упала бы во влажную глинистую яму еще до того, как там оказался бы гроб. Лидию кто-то подхватил на руки и поспешно понес к выходу с кладбища, где дежурила предусмотрительно вызванная скорая, а врач, мгновенно оценив ситуацию, уже спешил навстречу.
Горелый заставил себя смотреть и на это, и на медленно скрывающийся в могильной яме гроб с телом убитого друга. Потом он отвернулся, вытащил из кармана пятнистой куртки плоскую бутылку – плевать, пусть смотрят! – из которой уже хлебнул утром, приложил горлышко к губам и сделал большой глоток. Вот так, поминки – так поминки!
Позади громыхнуло – траурный салют. Спецназовцы в парадной форме дали три залпа, а в промежутке прозвучал одиночный пистолетный выстрел. Сергей обернулся: из «макарова» стрелял Владимир Зарудный, одетый по такому случаю по форме. К первому выстрелу подполковник добавил еще два.
Поглубже сунув руки в карманы – правую холодило стекло недопитой бутылки, – Горелый, страясь держаться как можно ровнее, направился к выходу. Боковым зрением он отметил: Зарудный, спрятав оружие, движется в том же направлении.
Сергей замедлил шаг: не хотелось ему сейчас пересекаться, а тем более говорить с подполковником. Но начальник уголовного розыска явно этого хотел – остановился у ворот кладбища и посмотрел поверх надгробий прямо на Горелого.
Ладно. Пусть. Значит, не все еще они между собой прояснили.
Щурясь от солнца, Сергей пошел, огибая оградки, прямо на Зарудного. Приблизившись, сунул руки еще глубже в карманы и почему-то попросил Бога, чтобы подполковник, здороваясь, не вздумал протянуть ему руку. Тогда придется либо пожать ее, либо демонстративно отказаться это делать. Первый вариант не устраивал Сергея, второй считался плохой приметой на кладбище. Но Зарудный и сам, видно, верил в приметы и к тому же прекрасно понимал ситуацию, поэтому просто заложил руки за спину.
– Прими мои соболезнования, – произнес он, причем Горелому показалось, что в этих словах искренность и не ночевала. Впрочем, подлинные чувства проявляются по-разному, в особенности в такой обстановке. – Вы же дружили, я знаю…
Сергей ограничился кивком.
– Я на машине. Тебя подвезут, куда скажешь.
– Пешком дойду.
– Да ладно. Идем, посидим. Надо перекинуться парой слов.
– Так все уже ясно.
– Ничего тебе еще не ясно.
Развернувшись, подполковник широким шагом двинулся к машине. Рядом с ней маячил водитель, полагавшийся начальнику УГРО по штату, но подполковник Зарудный сам любил сидеть за рулем. Только изредка шофер возил начальство на какие-то совещания в Сумы или по срочным служебным делам, и только тогда, когда Зарудный считал это необходимым.
Жестом приказав водителю отойти в сторонку, подполковник уселся на заднее сиденье и кивнул Горелому, чтоб тот устроился рядом. Прикрыв дверь со своей стороны, подполковник взял с сиденья форменную фуражку, бросил ее на пассажирское место рядом с водителем и со вздохом произнес:
– Давай сюда, что там у тебя?
– Где? – оторопел Сергей.
– Не дразни меня, Горелый, ладно? Давай, помянем Андрея…
Сергей послушно извлек из кармана бутылку, подал Зарудному. Тот скользнул взглядом по этикетке, сделал несколько жадных глотков из горлышка и вернул посудину Горелому. Пока тот прикладывался, вынул сигареты и закурил, оставив пачку на сиденье. Сергей выдохнул, протянул руку за полковничьим куревом. Затянулся так, будто курил не полчаса назад, перед тем как пройти через кладбищенские ворота, а бог знает когда.
– Как это случилось? – спросил он.
– В газетах же писали. Даже в телевизионных новостях…
– Не читаю. Не смотрю. На самом деле что было?
– Там все точно написано. – Зарудный опустил стекло, стряхнул пепел на асфальт. – Тупо, просто, быстро. Потому и страшно.
– Кто он такой… ну, этот, который стрелял? Подозреваемый по делу Коваленко?
– Андрей действовал по намеченному плану, получив информацию от стукача. Кто такой этот стукач, почему вдруг слил Бородулю – понятия не имею. Ты же в курсе наших дел: опера своих информаторов начальству не сдают.
– Ну, вы-то все равно знаете. Начальство…
– …в курсе многого чего, – согласился Зарудный. – Но не в этом случае. И какого хрена Бородуля прятался, убегал, открыл огонь? У меня все это просто в голове не укладывается. Зачем вообще он залег на дно? Доказательств его причастности – ноль, так, по мелочи кое-что наскребли… Значит, был он в чем-то таком замешан…
– А сейчас есть?
– В смысле?
– Я о доказательствах. Есть они?
– Денис Бородуля, напомню тебе, находился в розыске и стрелял в сотрудника полиции, который, исполняя служебные обязанности, пытался его задержать. Вот, смотри. – Подполковник полез во внутренний карман кителя, извлек сложенный вчетверо листок, бросил Сергею на колени.
Сергей развернул. Стандартная разыскная ориентировка. Портрет человека, которого Горелый никогда в жизни не видел. Денис Бородуля, год рождения – тысяча девятьсот восемьдесят седьмой. На пять лет моложе Андрея. Оба мертвы. Как на войне.
– И что?
– Сутки не провисела. Может, он и не собирался никого убивать… Так сложилось.
– Паршиво сложилось.
– Согласен. А теперь скажи мне не для протокола: на кой тебе все это?
– Вы о чем?
– Выключи дурака, Горелый! Не обижайся на то, что сейчас услышишь, но ты сейчас никто. Человек без документов. Мент-коррупционер, меньше месяца как из тюрьмы. И не перебивай меня! – Зарудный, чувствуя, что собеседник готов ввязаться в пьяный и заведомо бессмысленный спор, выставил руку ладонью вперед, призывая его помолчать. – Вот оно как, Сергей. Таким ты выглядишь со стороны. Выражаясь казенным языком, таков твой социальный статус. Ладно, допустим, приехал ты разобраться с бывшей женой, выпить со старым другом, потолковать с ним о жизни. Но чего ты все время вертелся рядом с ним? Хорошо, вычислил ты эту пророчицу, чье существование вообще очень сомнительный факт. – Снова предостерегающий жест. – Сомнительный, сомнительный, не спорь. Допустим, я тебе поверил. Но кто, кроме тебя и покойного Шполы, ее видел? Вдова Коваленко? Ладно, опять-таки, ладно. Согласен: ты ее вычислил и тем самым доказал, что оперативную хватку не пропьешь и судебным постановлением не отменишь. Но ради чего, Горелый, ты со своим стремным, реально стремным социальным статусом вообще лезешь в это дело?
