– То есть вы не справедливость пытаетесь восстановить, а спасаете бизнес, – хмыкнув, произнес Горелый.
– И что же в этом плохого? – искренне удивился Никитин. – Послушайте, Горелый, говорю как на духу: я готов нести ответственность за свои ошибки. Если бы у меня под носом действительно творилось черт знает что, а мой начальник службы безопасности оказался последней сволочью… Но ведь ничего подобного! Момот – порядочный человек, за эти восемь лет мы стали друзьями, хотя в нашем деле подобные отношения между начальством и подчиненными не приветствуются. Однако же… Короче говоря, в полиции меня даже слушать не захотят!
– А пробовали?
– Ну вот зачем вам казаться глупее, чем вы есть на самом деле? – не сдерживая раздражения, произнес Никитин. – Дело вот-вот закроют. Бородуля скрывался, оказал сопротивление при задержании, убил офицера полиции. Какие еще доказательства нужны для этой системы? Момот прячется, потому что не хочет за решетку. Бывшие коллеги, по его словам, воспользуются ситуацией и раскрутят его если не в связи с этим делом, так что-нибудь состряпают. Вы же знаете, как это делается. Не хочет он бодаться с этим дубом – Министерством внутренних дел Украины, потому что сам в прошлом руку приложил, образно говоря, к унавоживанию почвы для беспрепятственного роста этого дуба. А вот вы – вне системы…
– А если системе это будет необходимо, могу в любую минуту оказаться вне закона, – заметил Горелый.
– Поэтому я и предлагаю вам удобную, с моей точки зрения, форму сотрудничества. Вы поселитесь здесь, это одна из служебных квартир нашего филиала. Вам выдадут мобильный телефон, солидную сумму на оперативные расходы. Вот эти молодые люди, Анатолий и Геннадий (банкир кивком указал на своих молчаливых сопровождающих), будут постоянно находиться в вашем распоряжении. Предоставить вам машину я не смогу, слишком рискованно: у вас ведь еще нет ни паспорта, ни водительских прав. Но ваши помощники будут на колесах и доставят вас куда прикажете, но только в рамках оперативной разработки. Личные дела уладите позже. При любом исходе дела – положительном или отрицательном – вы получите двадцать пять тысяч долларов.
– Минус оперативные?
– Плюс оперативные.
– М-да… Ну а если действительно выяснится, что Бородуля прикончил Коваленко, тогда как?
– Будут веские доказательства – получите ту же сумму. Я хочу знать правду, Горелый. Если знаешь ее, проще принимать важные решения и маневрировать. Та правда, которую мне навязывают сейчас, меня не устраивает.
– А если бы…
– Что? Говорите, раз уж начали.
– А если бы к этому не был причастен банк «Слобода», вас бы заинтересовала вся эта история?
– Вы определенно хотите произвести на меня негативное впечатление, – вздохнул Никитин. – Разумеется нет. Я не борец за справедливость на всей планете. Сейчас я ратую за собственный покой и нормальные условия для своего бизнеса. Сколько времени вам понадобится, чтобы принять решение? Или вы уже готовы вернуться на вокзал?
Решение Горелый уже принял, но не спешил с ответом, пытаясь держать марку. Вместо ответа он спокойно допил остатки коньяка из фляги.
– Все ясно. – Никитин поднялся. – Отдыхайте. Мои… то есть ваши помощники будут здесь ровно в девять утра… Нет, пожалуй, в десять, если принять во внимание ваше сегодняшнее состояние… – И, неожиданно перейдя на «ты», добавил доверительным тоном: – Давай завязывай бухать, Горелый! Я серьезно, притормози. Работы до черта, ты мне трезвым нужен, раз уж согласился за это взяться…
Сергей чуть было не ляпнул: мол, никто еще не соглашался.
Но решил все же не артачиться.
Часть 6
Таможенный контроль
Здесь была горячая вода. Здесь была чистая постель.
Горелый тщательно, с неприсущим ему усердием вымылся, просидев в ванне минут сорок, затем докрасна растерся махровым полотенцем и забрался под одеяло на хрустящую накрахмаленную простыню.
Никак не удавалось собраться с мыслями: они роились, расползались, и в конце концов Сергей решил, что утро вечера мудренее. Закрыл глаза и на удивление быстро уснул, но проспал совсем не так долго, как рассчитывал: открыв глаза в темноте и включив ночник над кроватью, увидел, что на часах двадцать минут шестого. Попытался снова заснуть, но только напрасно вертелся и плотно смыкал веки – сна как не бывало.
Бурчало в животе – хотелось есть. Еще сильнее хотелось пить, даже выпить, хотя бы спасительного утреннего пивка. В центре на каждом шагу работали круглосуточные магазинчики, и Горелый уже собрался было встать, одеться и смотаться за традиционным «лекарством», но вместо этого вытянулся под одеялом, выключил свет и снова закрыл глаза.
Это называется перележать. Уж если события идут самотеком и от него требуется только одно – или ехать в этом поезде, или соскочить, то лучше уж ехать, соблюдая правила поведения для пассажиров. А там первым пунктом значится: «Иметь трезвый рассудок, чтобы не раздражать окружающих и не навредить себе». Разные люди говорили с ним вчера о разных вещах, но все как один советовали воздержаться в дальнейшем от спиртного.
Неужели вчера было так заметно, что он этим злоупотребляет?
А почему, собственно, только вчера?
Горелый поднялся и сел на диване. Немного посидел, выжидая, пока голова перестанет кружиться, – неизбежная реакция на вчерашние поминки, – встал и босиком прошлепал в кухню.
В холодильнике служебной квартиры ничего съестного не обнаружилось. В шкафчике нашлось несколько пакетиков овсяной каши быстрого приготовления с фруктами. Что ж, кашка – значит, кашка. Хорошо, что есть хотя бы электрочайник и прочая посуда. Там же, в шкафчике, нашлись две коробки чая в пакетиках – черного и фруктового. Отыскав самую большую кружку, Сергей вскипятил воду, бросил в посудину пару фруктовых пакетиков и один с черным чаем, накрыл кружку блюдцем и, пока напиток заваривался, заколотил в глубокой тарелке кашу. Долго не ждал, по-быстрому затолкал в себя эту раннюю еду, которую и завтраком-то назвать язык не поворачивался, и принялся за чай. Насыпал побольше сахара и пристроился на табурете у все еще темного окна.
Немного полегчало – не от каши, не от чая, а от самого процесса их приготовления. Он не лежал лежнем, был чем-то занят, а в его состоянии это было сейчас очень важно и, главное, способствовало активизации умственной деятельности. Теперь, сидя на шатком табурете и прихлебывая горячую и сладкую, как сироп, жидкость, Горелый наконец-то сумел навести порядок в своих мыслях. И первым делом, еще до того, как окончательно признать правоту Никитина и наличие кучи причин для сомнений, которые имел по поводу этой истории Вольдемар, он уже в очередной раз отделил от всего, что случилось и во что он и сам был вовлечен волею обстоятельств, эпизод с пророчицей Олесей.
Она, эта верная дочь Матери-Пчелы, не вписывалась ни в какие рамки и не укладывалась ни в одну из возможных схем. Ни Никитин, ни Вольдемар ни словом не обмолвились о пророчице, предсказавшей смерть Николаю Коваленко. Это имело объяснение: история с пророчеством осталась в тени. Журналисты о ней не пронюхали, а парни из розыска, не имея на этот счет указаний от Зарудного, держали язык за зубами. Заявление о предсказанной ему скорой кончине Коваленко по понятным причинам так и не написал. И если бы Горелый со Шполой в тот день не столкнулись с этим чудиком буквально в дверях дежурной части, вряд ли его жена впоследствии стала бы распространяться насчет того, что муж наведывался к ведьме, да еще и по ее совету.
