На этой фразе Миша как бы очнулся и ему захотелось что-то возразить адмиралу. Но что он мог возразить? Да! – его жизнь действительно была ничем иным, как череда необдуманных поступков, начиная с драк, пьянки и регулярных походов на гауптвахту в период службы на севере и заканчивая «возлюбленной» Светой, осуждённой в своё время за воровство. «Букет!.. бл-дь!» Иначе и не скажешь. На Мишу внезапно накатило чувство вины. Он стыдливо взглянул в глаза адмирала:
– Григорий Степанович, простите меня, пожалуйста, я больше не буду…
В этот момент он действительно сам верил, что больше никогда не будет пить и драться с кем ни попадя. Адмирал от неожиданности громко рассмеялся. Его заместитель – Валерий Павлович, который до этого момента был практически незаметен, тоже не смог сдержать смех. Отсмеявшись вволю, старый моряк вытер проступившие от смеха слёзы носовым платком с вышитыми синими нитками словами «Северный Флот». Он уловил настроение отставного подводника и с остатками улыбки на лице проговорил:
– Ну ты, Михаил, даёшь! Рассмешил, честное слово… Давай я сейчас тебя за твоё прошлое прощу, считай – простил, но только пить и хулиганить ты не перестанешь. Считай это приказом! А прощение можешь считать, если хочешь, индульгенцией… Как тебе удобнее и легче? Пойми, если ты вдруг ни с того, ни с сего станешь хорошим, то тебе никто «там» не поверит. – Григорий Степанович обратил внимание на чуть отсутствующее выражение лица своего собеседника. – Ты со мной сейчас на одной волне? Включай «аналитика» и соображай!
Миша и в самом деле выглядел смущённым. Он осознавал, что фактически ни с какой стороны адмиралу не подчиняется. Отставной офицер и действующий адмирал? – Нонсенс! В уставе подобное даже не упоминается. Но непроизвольно сорвавшиеся слова с просьбой о прощении чётко обозначили истинное положение вещей. В реальности Михаил был, есть и скорее всего всегда будет исполнителем воли старшего по званию и по возрасту адмирала Совейко. Он отогнал смущение: «В конце концов ведь это и есть именно то, о чём я начал думать и мечтать не так давно. Так какого чёрта я тогда здесь сижу и прикидываюсь проштрафившимся салагой. Григорий Степаныч предлагает забыть все прошлые просчёты и ошибки и фактически вернуться на службу, а я… – Внезапно Мишу осенило: – Ведь он же всё обо мне знает! – этот факт заставил его покраснеть, и опять сделалось очень стыдно. Подумалось: – Он же про куриные перья наверняка прочитал в отчётах, которые на меня подготовили его сотрудники. Этот… Валерий Павлович, вот же гад! Тоже знает. Он, скорее всего, эти отчёты и готовил. Точно гад! И про мыло тоже знает, и значки, и про … остальное… – Стало ещё стыднее и захотелось заплакать от бессилия и безысходности создавшейся ситуации. Под «остальным» он подразумевал, в первую очередь, силиконовые фаллоиммитаторы, партию которых он недавно взял для реализации через Московские аптеки у своего друга детства Игоря. Их производство недавно освоил кооператив, которым как раз и руководил Игорь. Миша заскрипел зубами: – Аналитик атомной подводной лодки Северного Флота СССР торгует искусственными х. ями… блеск! Да здравствует Северный Флот!.. твою мать..». – Глядя на Михаила, адмирал легко считывал эмоциональное состояние своего нового агента и даже немного сочувствовал ему. Он специально выдерживал продолжительную паузу, чтобы дать возможность тому собраться с мыслями и до конца осознать важность и, одновременно, особую ценность его предложения. До этого момента разговор протекал в том русле, в котором и хотел вести его Григорий Степанович. Не зря же так много времени он потратил на подготовку к этому разговору. Он знал о Михаиле Филонове практически всё: привычки, пристрастия, увлечения, друзья, новые знакомства… всё!.. Пауза затянулась, пора было переходить к заключительной стадии, и адмирал подал сигнал своему помощнику. Немедленно около столика возник Валерий Павлович с бутылкой коньяка и наполнил фужеры.
– Ну, давай закругляться. Я уверен, что ты уже принял решение и оно правильное. Ты покидаешь Союз в качестве еврейского эмигранта и, одновременно, моего агента… моего личного агента, если быть точнее. О твоём существовании в моем ведомстве знает ещё только один человек, – Григорий Степанович повернул голову в направлении помощника. – Подписанный тобой договор… не делай удивлённый вид… Да! – тот самый наш восьмилетней давности «договор о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи» – адмирал улыбнулся собственной шутке – ты, конечно, о нём помнишь. Он по-прежнему в силе по всем пунктам. До твоего отъезда мы не увидимся. Все возникающие вопросы ты будешь решать с ним. – Адмирал опять посмотрел в сторону Валерия Павловича. – И ещё… у меня есть ощущение, оно появилось недавно, что тобой уже заинтересовались. Не разочаровывай этих людей. Веди себя естественно, ничего не меняй в своей жизни. Просто готовься к отъезду, как это делают отъезжающие по израильской визе: покупай командирские часы, сувениры, оптику, фотоаппараты, немного того, немного этого. Ходи в гости, прощайся с друзьями, родственниками. В общем, постарайся быть, как все остальные и ничего не бойся… – неожиданно Григорий Степанович прервал монолог, в очередной раз повернулся к помощнику и вопросительно на него посмотрел. Сообразив, в чём дело, Валерий Павлович подошёл к небольшому сейфу в стене, по-простому прикрытому невыразительным зимним пейзажем в незамысловатой раме. Оттуда он достал маленькую коробочку, напоминающую размерами и очертаниями ювелирную, в которой любимой девушке преподносится колечко в надежде услышать от неё короткое желанное «да». Но в коробочке было вовсе не колечко. Валерий Павлович вынул из неё обычную портновскую булавку с чёрной головкой. Немного оттопырив левый лацкан пиджака Михаила, он воткнул в неё булавку. Головка тут же приняла цвет пиджака. Серый. Миша вопросительно посмотрел сначала на помощника, а потом на старшего по званию. – Очередная разработка наших учёных… – немного неуверенно произнёс последний, – новое направление… я сам не понимаю, как она работает. Какие-то потоки пересекаются с какими-то завихрениями… В общем, в момент реальной для её носителя опасности головка этой булавки меняет цвет на оранжевый. Иногда, в момент крайней опасности, ещё и вибрирует. Испытания на сто процентов это подтвердили, хотя я ещё раз повторяю, что я в этом так и не разобрался. Они называют это эффектом Коцюбинского… – Григорий Степанович развёл руки в стороны, как бы говоря этим жестом: «Ну не понимаю я этого и что теперь делать?». – Не смотри на меня так, Михаил. Я в порядке. Я сначала тоже не верил… Посматривай на неё почаще и никому о ней не говори. Об этой булавке будем знать тоже только ты и я. Валера не в счёт. Глядишь – целее будешь! Всё! Удачи тебе, Михаил! – Адмирал встал, давая понять, что разговор действительно подошёл к концу и пришло время прощаться. Миша подскочил со своего стула, как будто та самая булавка уколола его в мягкое место. Настолько он был перенапряжён и взволнован во время заключительной стадии разговора. Мысли путались:
– А что, если… – начал он предложение, но Григорий Степанович перебил его:
– Никаких «если», Миша. Ты достаточно умён, чтобы справиться с этим заданием, при этом не потеряв ни семью, ни Родину, ни саму жизнь. – Адмирал протянул руку для рукопожатия, Михаил свою…
– «Осторожно! Григорий Степанович, – он сейчас вам руку сломает! – Валерий Павлович вспомнил опять о жёстком рукопожатии Михаила ещё тогда в пельменной и решил предупредить своего начальника. – Он же медведь!»
