Матиас держался, как обычно, непринужденно. Словно ничего не произошло, как будто никогда не было этого прикосновения. После детального осмотра аббатства они совершили длительную пешеходную прогулку, а потом отправились ужинать в Монтичиано.
За день до этого Матиас пригласил Джанни в свои апартаменты и объяснил, что он должен сделать там до октября, когда Матиас вернется. Речь шла о том, чтобы покрасить ванную, принять заказанную мебель, раздобыть гардины, скатерти, покрывала, ковры и прочие аксессуары, которые в Италии найти трудно. Предполагались длительные поиски, поездки из одного города в другой, а для этого требовалось огромное количество времени. Матиас хотел, чтобы в его квартире через два месяца все было прекрасно.
Джанни, который знал его предпочтения, сразу понял, в чем заключается задача, и с удовольствием взялся за ее решение, надеясь произвести на Матиаса впечатление своей креативностью.
От этого обсуждения у Матиаса осталось приятное ощущение. Джанни был достаточно тонко чувствующим человеком, и он угадает его вкусы. И это было еще не все. Матиас был уверен, что Джанни оставит в этой квартире кусочек своей души, и он будет чувствовать это с каждым вдохом.
В этот вечер он хотел поговорить не только о квартире. Джанни должен был почувствовать себя не наемным служащим, а другом.
— Зачем тебе ехать в Германию?
— Из-за матери, из-за сына и из-за работы. Но прежде всего — из-за матери. Она очень больна и сейчас находится в приюте. Я ей нужен. Ты же это понимаешь?
Если итальянец мог хоть к чему-то отнестись с пониманием, так это к заботе о матери.
— И когда ты едешь? — спросил Джанни и выпил немного вина.
— Завтра утром. Думаю, около восьми. Я хочу добраться побыстрее, и если мне повезет и движение будет не очень интенсивное, то через двенадцать часов я буду дома. Когда-нибудь ты поедешь со мной, Джанни. И я покажу тебе Берлин.
Джанни улыбнулся.
— Va bene.
Матиас посмотрел ему в глаза.
— Мне не хочется уезжать, больше всего мне хотелось бы остаться здесь.
— Si, si
[82]… но Берлино есть интересный. Sicuro
[83]. Здесь есть скучно.
— С тобой никогда не скучно.
Джанни покраснел. Он почувствовал растерянность и не знал, что сказать.
Матиас взял его за руку.
— Ты стал мне настоящим другом, Джанни. Я очень рад, что мы познакомились.
— Джанни убрал руку и смущенно улыбнулся.
— Я тоже felice
[84].
В этот момент к столику подошел официант и долил им вина, что немножко разрядило обстановку.
Матиасу было понятно, что ему предстоит пройти очень долгий путь, пока Джанни полностью раскроется перед ним. Но однажды он перестанет сопротивляться и полюбит его. Так, как Матиас уже сейчас любил этого юношу. Возможно, у него все же появится второй шанс и второй Деннис.
Около одиннадцати вечера Матиас отвез Джанни домой и расцеловал его в обе щеки.
— Ciao, amico
[85], — сказал он. — Будем время от времени звонить друг другу.
— Va bene.
— Береги себя, Джанни, потому что я боюсь каждой капли дождя, как бы она тебя не убила.
Это была переделанная фраза из какого-то стихотворения, но Матиас уже не помнил, из какого именно. Да это было и неважно. Он решил, что эти слова прекрасно соответствуют моменту. Джанни запомнит его как поэтичного и тонко чувствующего человека.
Джанни улыбнулся:
— Buon viaggio. E grade per tutto!
[86]
Он вышел из машины, помахал рукой и исчез в доме.
54
Берлин, август 2009 года
Это был постоянно повторяющийся кошмар: в дверь звонили, он открывал, и перед ним возникала ухмыляющаяся рожа, которая, цедила сквозь зубы непонятные турецкие или арабские обрывки слов и одновременно вонзала ему в живот нож.
Каждый раз он просыпался мокрым от пота и с трудом поднимался, чтобы отправиться в туалет и хотя бы таким образом стряхнуть с себя ужасный кошмар.
Кошмары были словно вампиры: они боялись дневного света и сразу исчезали. Даже яркий свет в ванной комнате помогал.
И тут в дверь действительно позвонили.
Алекс вздрогнул и посмотрел на часы. Тринадцать часов тридцать минут. Это было не то время, которое выбрали бы Кемаль и Салих для своих карательных походов. Но что еще они могли от него хотеть? Лейла была в Турции, и можно было с уверенностью сказать, что она никогда сюда не вернется.
В дверь снова позвонили. Дольше и настойчивее.
Алекс застонал, как раненый зверь, добрался до двери и посмотрел в глазок.
Перед дверью стоял его отец.
«Господи!»
Алекс несколько дней не убирал на чердаке, не говоря уже о том, чтобы вымыть пол. Он уже целую вечность носил одну и ту же одежду, его жирные волосы прядями приклеились к голове, и, возможно, от него воняло, как от зверя.
Ему ничего не хотелось. Почему они не могут просто оставить его в покое?
Тем не менее он открыл дверь.
Матиас был не настолько хорошим артистом, чтобы скрыть, насколько его потряс вид сына. Перед ним стояла человеческая развалина. У Алекса был вид бездомного бродяги, и лишь то, что он все еще находился в своей квартире, обеспечивало ему хоть слабую, но защиту.
Глаза Алекса были красными и испещренными лопнувшими сосудиками, под ними залегли глубокие тени. Его кожа была мертвенно-бледной, руки вяло и бессильно свисали, и Матиас даже представить себе не мог, что эти руки еще совсем недавно таскали тяжелые чугунные сковородки.
Он протиснулся в дверь и попытался обнять сына, но тот отпрянул.
— Разве тебе не надо уходить? Или ты собираешься пойти на работу в таком виде?
Матиас готов был надавать себе пощечин. Вместо того чтобы спросить, как у Алекса дела, не болен ли он, не случилось ли чего, он сразу же продемонстрировал мещанский интерес и высказал скрытую критику.
— Мне никуда не нужно идти, — устало сказал Алекс. — У меня больше нет работы. Я уволился.
Матиас пришел в ужас:.
— И что теперь?
— Нет никакого «теперь». Вот так-то. Наверное, это нормально в чертовски плохое время и в дерьмовом обществе.
