Кант, выводя свои этические теории, оценивал, что именно мы имеем в виду, когда говорим о добродетелях, и задавался вопросом, возможно ли, следуя примеру Платона и Аристотеля, создать иерархию человеческих качеств по их нравственной ценности. Кант пришёл к выводу, что единственная добродетель, которую нельзя подвергнуть сомнению или оспорить, – это добродетель доброй воли:
Нигде в мире, да и нигде вне его, невозможно мыслить ничего иного, что могло бы считаться добрым без ограничения, кроме одной только доброй воли.
Иммануил Кант. «Основы метафизики нравственности» (1785)
Кант утверждает, что никакая из других традиционных добродетелей (таких, как благожелательность, верность, бесстрашие, интеллект) не равна по своей значимости доброй воле, поскольку менее значимые добродетели могут быть извращены, то есть могут служить достижению безнравственной цели. Можно, например, демонстрировать показушную любезность с целью личной выгоды или хранить верность тому, кто низок и жесток. В представлении Канта добрая воля уникальна, потому что представляет собой добродетель ради добродетели, а значит, сохраняет свою нравственную ценность. Это неоспоримо, независимо от последствий или намерений и предпочтений, скрывающихся за поступками, предпринятыми исходя из доброй воли. В этом смысле добрая воля остаётся ведущим нравственным принципом даже тогда, когда ей не удаётся реализовать свои нравственные намерения.
Этическая философия Канта охватывает также понятие долга и обязанности человека поступать правильно в соответствии с разумом (см. главу «Как мы различаем, что правильно, а что нет?»). Однако понятие доброй воли у Канта не столь шаблонно, как его представления о совершенном и несовершенном долге. Воля, которая действует исходя из долга, преодолевает препятствия и разрешает трудности, чтобы сохранить в силе нравственный закон, установленный разумом. Взять, например, человека, который подвергает себя опасности, чтобы спасти жизнь другому. Послушная долгу воля – вот исключительный пример проявления доброй воли, которая становится видна и обретает силу только в тяжёлых обстоятельствах. Кант заявляет, что лишь поступки, отвечающие такому определению долга, имеют истинную нравственную ценность. Хотя можно сказать, что долг, определённый столь узкими рамками, в некоторой степени ограничивает человеку выбор, а в иных случаях заставляет его действовать вразрез со своими естественными намерениями, человек тем не менее поступает в конце концов в соответствии со своей собственной волей и желанием соблюсти нравственный закон и совершить то, что правильно. Когда человек побуждается к действию чувством долга, это происходит потому, что рациональная мотивация поступить правильно пересиливает все остальные личные предпочтения. Таким образом, Кантова этика стремится отойти от представления, что нравственность представляет собой набор навязанных извне ценностей и добродетелей, и выдвигает тезис, согласно которому все по-настоящему независимые индивиды в любой заданной ситуации должны быть в состоянии осознать, что через проявление доброй воли и соблюдение долга они поступают в соответствии с нравственным законом.
Когда меня не благодарят совсем, я отблагодарён довольно: я исполнил свой долг, не более того.
Генри Филдинг. «Мальчик-с-пальчик великий» (1730)
Немецкий философ Георг Вильгельм Фридрих Гегель (1770–1831) высказал два существенных возражения в отношении понятий доброй воли и долга у Канта. Главный аргумент Гегеля заключался в том, что этика Канта состоит из довольно специфических размышлений, как именно человек должен поступать, проявляя добрую волю; причиной этому, по мнению Гегеля, служит то, что нравственный закон Канта строится на принципе непротиворечия – принципе, когда что-либо не может быть истинным и ложным одновременно. Это значит, что существует лишь единственный верный образ действия. То есть, возвращаясь к вопросу, лучше ли действовать из чувства долга, чем ради удовольствия, следует отметить, что в отсутствие подробного и взвешенного рассмотрения обстоятельств нравственный закон Канта не может составлять абсолютный принцип нравственности. По сути, формулирование абсолюта нравственного закона (к примеру, долг прежде удовольствия) не даёт каких-либо содержательных ответов по причине слишком общего характера каких-либо различимых переменных в контексте. Поясняя своё несогласие с Кантом, Гегель ссылается на его пример о займе денег.
Кант полагал, что человек, который хочет занять у друга денег, не должен связывать себя обещанием их вернуть, если знает, что не имеет возможности сдержать слово. Гегель задаётся вопросом, способен ли сформулированный Кантом принцип нравственного закона определить, можно ли социальную структуру, основанную на собственности, безусловно считать нравственно добродетельной по своей сути. Интересно отметить, что значительная часть современной политической философии сосредоточена на нравственной ценности денег. Стремясь соотнести этику Канта со строгостью логического рассуждения, Гегель также приводит в качестве примера занятие благотворительностью для помощи бедным.
Гегель утверждает, что если бы каждый давал бедным деньги в соответствии с разумом и, как предлагает Кант, принципом доброй воли и долга, то никакой бедности бы не было вовсе. Это представляется любопытным искажением логики. Но даже если с точки зрения риторики может показаться, что здесь подрывается абсолютная нравственная истинность долга и доброй воли и нивелируется их значение, на самом деле это утверждение предваряет второе критическое замечание Гегеля. Не каждый станет помогать бедным; кто-то просто не захочет этого делать по любой из множества причин. Гегель полагал, что заставлять человека вести внутреннюю борьбу между разумом и желанием – это роковая ошибка метода Канта. Гегель полагал неестественным для человеческого сознания отвергать и подавлять желания ради таких умозрительных концепций, как добрая воля и долг. Но действительный вопрос этой этической дилеммы лежит в другой плоскости. Если долг соответствует тому, какой поступок будет правильным в данной ситуации, это можно назвать верным образом действия. Но если удовольствие может облегчить страдания и боль, а исполнению долга может воспрепятствовать давление извне, не значит ли это, что удовольствие должно быть прежде долга?
Сколько же людей хотели бы быть добродетельными, если бы только они могли быть добродетельны, не прилагая никаких усилий к тому! Они не любят добродетель настолько сильно, чтобы ради неё голодать или изнывать от жажды; они не продадут ради неё всё, что имеют; не станут колотить что есть сил в ворота царства небесного; но они с удовольствием станут взирать то на один, то на другой воздушный замок праведности и думать о том, как было бы мило в нём жить.
Джордж Макдональд. «Пол Фабер, хирург» (1878)
Бывают ли общеизвестные истины?
Концепция общеизвестной истины предполагает, что существуют вещи постоянные и неизменные, представляющие собой непреложные факты. Можно считать абсолютной истиной, например, то, что нет кошек, которые были бы собаками, или собак, которые были бы кошками, что квадрат не может быть круглым, а какая-либо окружность не может быть квадратной. То есть в мире существуют какие-то статичные вещи, которые не могут измениться, а значит, могут считаться общеизвестными истинами.
