– Вы встревожились и решили выяснить, в чем дело. На палубе вы увидели матроса Филиппа Гренье, который тоже что-то слышал. Вам показалось, что крик донесся со стороны носа, и вы заглянули сначала к мадам Жюли, здесь присутствующей, а потом постучали к Женевьеве Лантельм. Верно?
– Да.
– Когда актриса не ответила, вы отправились к ее мужу. Он взломал дверь ее каюты, и все сразу же увидели открытое окно и то, что хозяйки нигде нет. Рейнольдс побежал в ее спальню, а вы подошли к столу. Стул стоял не так, как обычно, а боком. Вы вернули его на место. Зачем?
– Вероятно, из немецкой привычки к порядку, – улыбнулся Эттингер. – Должен вам сказать, что в те минуты я действовал скорее машинально, чем логически.
– Затем вы увидели на столе письмо в незапечатанном конверте. Зачем вы его взяли?
– Я подумал, что речь могла идти о самоубийстве, – тихо ответил художник. – Тогда надо было подготовить Жозефа.
– Однако из первых же строк вы поняли, что письмо адресовано любовнику, и сказали Буайе, что не можете оставить его здесь.
– Так вы все-таки успели поговорить с Буайе? – поразился Эттингер. – Да, все было именно так.
– В заголовке письма стояло вот это имя? – Амалия протянула ему клочок бумаги, на котором Анри Невер написал имя любовника мадемуазель Лантельм.
– Думаю, мои слова никому не повредят, если я отвечу утвердительно, – заметил художник, возвращая ей листок. – Но если вас интересует содержание письма, должен вам сказать, что за исключением первой строки я его не читал. Это было бы непорядочно по отношению как к Жинетте, так и к тому, кого она любила.
Амалия подалась вперед.
– Мсье Эттингер, вы художник, и у вас должна быть хорошая зрительная память. Первый вопрос: ключ в двери каюты.
– Дверь была заперта изнутри. Ключ торчал в замке.
– Плотно? Я имею в виду, он не вылетел, когда ломали дверь?
Эттингер задумался:
– Хороший вопрос… Кажется, он все же немного вышел из скважины и повис. Но не выпал.
– Переходим к самой каюте. Как насчет следов борьбы?
– Их не было.
– Ничего необычного?
– Ничего.
– Никаких признаков присутствия постороннего?
– Что вы имеете в виду? – поразился Эттингер.
И Амалия рассказала ему, что на яхте находился восемнадцатый человек.
– Нет, я даже не подозревал об этом… Может быть, Жюли известно больше?
Молодая женщина, которая слушала их со все возрастающим изумлением, покачала головой.
– Нет. Нет!
Амалия обратилась к ней:
– Вы были костюмершей мадемуазель Лантельм, а в той поездке и ее горничной. Ничего особенного не замечали? Может быть, она предпочитала запираться у себя одна, или ела больше обычного, или просила принести еду ей в каюту…
– Да, – прошептала Жюли, – да! Сейчас я вспомнила… Когда мы плыли по Голландии… Жинетта обычно любила поболтать со мной о том о сем, а тут постоянно норовила выставить меня из своей каюты… И стала часто запираться на ключ, хотя раньше такого не было. И еще, помните, Леопольд, как дворецкий сказал, что у хозяйки отличный аппетит? Он же все время относил к ней подносы с едой!
– Да-да, – оживился Эттингер, – помню. Я как раз зашел к дворецкому за вторым ключом, а тот готовил поднос…
– За вторым ключом? – переспросил Видаль.
– Да, я куда-то дел ключ от своей каюты. И…
– Минуточку! – вмешалась Амалия. – У дворецкого были запасные ключи от всех кают?
– Да, – ответила Жюли. – Хозяин плавал на этой яхте уже несколько лет, и его гости всегда веселились от души… Ну а, сами понимаете, где весело, там постоянно что-нибудь теряется. Поэтому у дворецкого всегда имелись запасные ключи, на всякий случай.
– Ах вот оно что… – протянула Амалия. – Скажите, а дворецкий, случаем, не упоминал, что один из ключей куда-то делся?
– Почему делся? – удивился художник. – Я его взял.
– Ключ Лантельм?
– Нет. Свой, конечно.
– Боюсь, меня интересует только второй ключ от ее каюты, – улыбнулась Амалия. – Скажите, Жюли, вы ведь наверняка общались с Фонтане. Все ключи были на месте?
– Видите ли, нам в те дни было вовсе не до ключей, – ответила Жюли, переводя взгляд с нее на Видаля. – Хотя… думаю, если бы что-то такое было, Андре сказал бы хозяину. Но я ничего подобного не помню.
– Жаль, что мы уже никогда не сумеем расспросить Фонтане об этих ключах, – вздохнула Амалия. – Еще один вопрос, мсье Эттингер… Почему вы решили, что Женевьева Лантельм могла покончить с собой?
Художник задумался.
– Думаю, я не причиню никому вреда, если отвечу вам, – наконец сказал он. – У меня сложилось впечатление, что она не была счастлива. В те дни в ней был какой-то надрыв. Она… Жинетта иногда смотрела на нас, как на чужих людей. Словно не понимала, что делает тут, с нами.
– Находилась в плохом настроении? – уточнил Видаль.
– Да, особенно в начале путешествия. И в тот последний вечер… все говорили, что она была весела, но это было веселье с примесью отчаяния. Словно она не хотела показать, как ей плохо. Расскажите им, Жюли.
– Мы были в салоне, – пробормотала бывшая горничная. – Мсье Буайе сидел за пианино и играл куплеты. Жинетта пела. Все было хорошо. Ей хлопали… И тут она снимает с подноса бокал, смеется и говорит будничным тоном: «За всех нас! За неудачников и бездарностей всех мастей, которые собрались в этой комнате. Бывший издатель, которому ни один порядочный человек не подаст руки, плохой художник, скверный драматург, предательница…» Она хотела продолжить, но тут Рейнольдс возмутился и спросил, что на нее нашло. А она возьми и вылей шампанское ему на голову со словами: «Все вы дрянь! И я тоже… Жалкая, бездарная дрянь!» После чего села, обхватила руками виски и стала плакать навзрыд.
– Что было дальше? – спросила Амалия.
– Мсье Невер поднялся и тактично сказал, что, наверное, уже поздно, всем пора идти спать. И вышел. За ним потянулись остальные. Рейнольдс хотел проводить Жинетту – подумал, что жена пьяна. Но она оттолкнула его, прошипев: «Не прикасайся ко мне!» Когда я ушла, в салоне остались только мсье Буайе и мсье Эттингер.
– Мы были обескуражены, – проговорил художник, кашляя. – Но…
Амалия прижала палец к губам, показывая, чтобы он сейчас не говорил, налила в стакан воды и подала ему.
– Почему Лантельм назвала Еву Ларжильер предательницей? – спросил Видаль у Жюли.
– А вы не знаете эту историю? – спросила Жюли. – В свое время Ева посоветовала ей идти в театр Режан. Отлично знала, что Жинетта не получит там ни одной хорошей роли, но все же дала ей совет не упускать свой шанс. Жинетта послушалась ее и попала в кабалу. И только с помощью Рейнольдса смогла уйти оттуда, но с тех пор уже полностью зависела от него.
