Он вынул ключ и открыл один из ящиков, достал оттуда несколько коробок, а потом – камеру и поставил ее на прилавок.
– Я так понимаю, вы с «Никонами» на короткой ноге?
Я кивнула.
– Да, я снимаю «Никоном» уже много лет.
Он улыбнулся.
– Много лет… Шутите?
– У меня был «Никон F», – сказала я. – И мне до сих пор нравятся пленочные аппараты.
Старик удивленно хлопнул ладонью по прилавку.
– Да ладно! Без шуток? – Он смотрел на меня, открыв рот. – Вот это, скажу я вам, была камера так камера, – заявил он. – Для своего времени – просто прорыв, хотя вы теперь, возможно, так и не считаете, после всех этих цифровых штучек, которые мы продаем сегодня. Теперь всем подавай компьютер внутри фотоаппарата, – он покачал головой.
– Я понимаю, о чем вы говорите, – кивнула я. – Эти старые камеры – в них была душа. Но, боюсь, выбора у нас все равно нет, мы не можем остановить перемены.
– Это точно, – ответил он. – Так, если вам нужно знать об этом фотоаппарате подробности – характеристики там всякие и прочее – вам придется подождать моего сына, Марка, пока он закончит с теми покупателями, – он ткнул пальцем в сторону Марка.
– Да ладно, – махнула я рукой. – Думаю, разберусь сама.
Он протянул мне фотоаппарат.
– Хорошо, тогда, мисс, вот, можете его попробовать.
Я включила камеру и посмотрела в объектив.
– Мне казалось, он полегче, – заметила я, приближая табличку на прилавке «Мы охотно принимаем карточки VISA и MASTERCARD», и сделала фотографию.
Потом я направила объектив на витрину и навела его на даму, идущую мимо. У нее была потрясающая ярко-розовая панама на голове.
– Значит, у вас был «Никон F», – старик снова поскреб щеку.
Я взглянула на снимок, который только что сделала: женщина получилось отчетливо и ярко.
– Да, моя бабушка подарила мне его однажды летом.
– Это весьма недурной подарок, – заметил он.
Я кивнула.
– Ну, она была отличной бабушкой, – теперь я сфотографировала ящик, наполненный футлярами для камер. – И кстати, – я посмотрела на ЖК-панель, чтобы оценить результат, – она когда-то жила в Мэне. Поэтому я здесь.
Старик начала перекладывать коробочки с флэшками на полке, висевшей у него за спиной.
– Вот как? Ух ты. И где она жила? Здесь, в Левисборо?
Я открыла меню камеры и стала смотреть, что у нее есть: «SETUP»; «SHOOTING»; «PLAYBACK»…
– Она выросла в Бейконе, – ответила я.
Старик повернулся и уставился на меня.
– В Бейконе? Я тоже вырос в Бейконе. Как звали вашу бабушку?
– Ее девичье имя Рут Годдард.
Его глаза распахнулись очень широко.
– Рути?! Рути Годдард? Ваша бабушка? – он снова с силой хлопнул по прилавку рукой. – Да ладно! – потом закинул голову назад и улыбнулся: – Представляете, мы же учились с Рути в одной школе.
– Вы знали ее? – воскликнула я. – Знали мою бабушку? – У меня участился пульс, руки затряслись от волнения.
– Конечно, знал. Я был с ней знаком с детства. Со второго, что ли, класса. Где она теперь?
Я опустила глаза.
– Вообще-то, – произнесла я, – она… умерла чуть больше недели назад.
Когда я подняла голову, старик смотрел на меня с ласковой печалью.
– О, мне так жаль это слышать, мисс… мисс… как вас?
– Эллен Брэндфорд, – ответила я, подавая ему руку.
– Уэйд Шелби, – представился он, тряся мою руку. – Рути была очень славной девочкой. И рисовала хорошо. У нее был талант.
Я положила камеру на прилавок.
– Да. Я только недавно узнала, что она, оказывается, была настоящим художником.
– О, это точно, – подхватил он. – Ей-богу, она была настоящим художником, это было ее призвание. Она же даже в колледж поступила и изучала искусство.
Поступила в колледж? Изучала искусство? Да нет, это он путает. Бабушка уехала в Стенфорд и занималась литературоведением, а вовсе не искусством. Наверняка он просто перепутал ее с кем-то другим.
– Да, точно, – продолжал он. – Она уехала, чтобы стать художником. Таким, знаете, настоящим, обученным, – он приподнял одну бровь. – И больше не вернулась. Мы ее потеряли.
– Что вы имеете в виду?
Уэйд наклонился ко мне поближе.
– Ну, понимаете… она все ходила с этим парнем, Четом, – шепнул он. – Их семья жила в Бейконе уже очень давно. Хороший парень. Они оба были хорошие, серьезные. Все говорили, что они поженятся. Но потом Рути уехала в колледж и вскоре стало известно, что там она встретила другого парня. Какого-то врача или студента-медика, – он пожал плечами и положил ладони на прилавок. – Ну, и все. Этот городской прохвост увел нашу Рути.
– Врач?
Уэйд кивнул.
Я невольно представила себе: вот моя бабушка встречается с Четом, вот она уезжает в колледж, бросает Чета и выходит замуж за… довольно странно думать о собственном дедушке как о «городском прохвосте». В моем представлении это определение подходило деду меньше всего.
– Поверить не могу, что вы знали мою бабушку, – сказала я. – Я так много узнала о ней с тех пор, как приехала в Мэн.
Достав кредитку, я положила ее на прилавок.
– Вы берете камеру?
Я кивнула, и Уэйд засунул камеру в коробку, а затем провел моей кредиткой по терминалу.
– А что дальше было с Четом? – спросила я.
– С Четом? А знаете – я как-то не в курсе, – ответил он, протягивая мне чек и ручку, чтобы я расписалась. – Знаю только, что он был хорошим парнем, а больше ничего, – он положил коробку в фирменный пакет. – Хотел бы я знать больше про него, и про вашу бабушку, и про все остальное… – он вышел из-за прилавка и вручил мне пакет. А потом посмотрел на меня задумчиво, прищурив один глаз: – А знаете, кто может быть в курсе?
– Кто?
Он медленно кивнул, словно соглашаясь с самим собой.
– Лила Фальк. Она была очень дружна с Рути.
Я взяла пакет.
– Лила Фальк?
– Точно, – сказал он. – Насколько мне известно, она по-прежнему живет в Мэне. В доме престарелых. В Киттаке, наверно. И если кто-нибудь что-нибудь знает – то это точно она.
Я схватила ручку и нацарапала имя «Лила Фальк» на обратной стороне чека.
– Я остановилась в Бейконе, – произнесла я. – Где находится этот Киттак?
– На севере, – Уэйд как-то неопределенно махнул рукой. – На севере от Бейкона, на севере отсюда.
– Далеко?
