Он дал мне знак следовать за ним, и мы пошли по залам с книгами и местами для чтения, оборудованными уютными диванчиками и креслами. Поднялись по лестнице с полированными перилами красного дерева. На втором этаже он открыл дверь в небольшое помещение. Сквозь круглое окно пробивался солнечный свет, в котором пляшущие в воздухе пылинки казались золотыми.
– Старая периодика у нас здесь, – сказал библиотекарь, показывая на деревянные шкафы по периметру комнаты. Он провел рукой по полкам сверху вниз и достал одну из переплетенных газетных подшивок – переплет у них был благородного бордового цвета. Убедившись, что том представляет собой подшивку за 1–15 июня 1950-го года, он положил его на стол, стоящий в центре комнаты.
– Я бы начал отсюда, – сказал он. – Если не найдете то, что вам нужно, можете двигаться дальше, – он показал на пять таких же точно томов, представляющих собой архив за все лето. – Это все оригинальные газеты, единственные экземпляры, раритет… – добавил он тихо, словно сомневаясь, стоит ли это говорить. – И они… очень хрупкие.
– Не беспокойтесь, – заверила я его. – Я буду очень осторожна.
Он внимательно посмотрел на меня, а потом, очевидно удовлетворенный увиденным, вышел из комнаты.
Я же открыла первый из июньских томов и поразилась, настолько желтой и хрупкой была газетная бумага. Я провела рукой сверху вниз по первой странице – ощущение было очень странное, но несомненно приятное. Очень осторожно, медленно, едва дыша, я начала переворачивать страницы подшивки, боясь повредить или порвать их. Передо мной была живая история Бейкона. И очень трудно было поверить, что все эти экземпляры «Бейконского Вестника» были напечатаны аж шестьдесят с лишним лет назад, когда меня и в проекте-то не было.
Я и предположить не могла, что чтение газет шестидесятилетней давности может быть таким увлекательным. Я как будто оказалась в машине времени. Здесь была статья о первой удачной трансплантации органа, которая произошла в Чикаго. Началась Корейская война, и президент Трумен направлял в зону конфликта военно-воздушные силы и флот. Состоялась премьера телешоу «Твой хит-парад» на NBC, а в кинопрокат вышел фильм «Энни, возьми свое ружье».
Рекламные объявления и фотографии были тоже умопомрачительными. Женщины в приталенных костюмах с узкими юбками-карандашами ниже колен… Серые фланелевые костюмы – кажется, они были обязательным предметом одежды для мужчин. И у каждого мужчины – шляпа. А еще тогда можно было купить дом за восемь тысяч долларов и машину за семнадцать сотен.
То, что я искала, нашлось в августе, пятнадцатого. Заголовок гласил: «Школьница выиграла в городском конкурсе!» И была фотография бабушки в свитере, длинной вязаной юбке, с жемчугом на шее. Она стояла рядом с мольбертом, на котором располагалась картина. С другой стороны мольберта стоял мужчина в костюме и галстуке. Он держал в руках наградную доску. Кажется, фотографию сделали на Пейджет-стрит, в самом центре города – я видела парапет набережной и океан на заднем фоне и даже часть скульптуры той леди, которая держит ведро с виноградом.
«Рут Годдард, 18 лет, из Бейкона, улыбается, принимая награду за победу в Фестивале искусств. Картина мисс Годдард «Кафе “Непреодолимое черничное искушение”» была признана лучшей на выставке. Мисс Годдард, которая в этом году получила стипендию от Художественного училища Чикаго, начнет учебу в колледже в следующем месяце. Поздравляем нашу победительницу!»
Художественное училище в Чикаго. Я уставилась на пожелтевшую газетную страницу. Именно об этом говорил старик из фотомагазина «Брюстер»: что бабушка получила стипендию. Но это же какая-то бессмыслица. Она всегда говорила о Стенфорде – и заканчивала она Стенфорд. Она никогда даже не упоминала о Художественном училище в Чикаго. Ни словечка. Но вот же – газета лежит прямо передо мной…
У меня появилось довольно неприятное ощущение, что на самом деле мы почти ничего не знали о бабушке. Я перечитала заметку еще раз и внимательно рассмотрела фото. Потом отнесла подшивку вниз и очень аккуратно положила нужной страницей вниз на стекло копировального автомата и опустила несколько монеток. Ксерокс стонал и охал, но все-таки через некоторое время на пол спланировал листок бумаги с копией заметки и фотографии. Я подняла листок и, глядя на фото, мысленно спросила себя: «Кто же эта девушка на снимке?»
Глава 11. Лила
Когда я покинула библиотеку и покатила на север в направлении Киттака, был уже полдень. Я включила музыку, Сара Воан запела «Мой смешной Валентин», но это не возымело обычного успокоительного эффекта. Я никак не могла отделаться от того неприятного чувства, которое нахлынуло на меня во время чтения заметки в «Вестнике».
С обеих сторон от шоссе высились леса. Мимо окон проносились величественные зеленые сосны. Проезжая поворот на Левисборо, я поставила старого доброго Оскара Петерсона. К чести старика из фотомагазина «Брюстерс», надо сказать, что до Киттака я добралась за час.
Ровно в два часа я вошла в Центр Святой Агнессы – трехэтажное кирпичное здание, которое было ультрасовременным в девяностые годы двадцатого века. Внутри пахло хлоркой – этот больничный запах смешивался с запахом старых одеял и нафталина. Администратор прикрепила мне бейджик посетителя и объяснила, как подняться на лифте на третий этаж.
Из лифта я вышла прямо к медицинскому посту, за которым находились две женщины в белой униформе. Одна из них смотрела в мерцающий монитор компьютера, а другая писала что-то на доске, висящей на стене, маркером. Та, которая сидела за компьютером, обернулась и спросила, чем она может мне помочь. На ее пластиковом бейджике было написано «Норин».
– Я приехала, чтобы повидать Лилу Фальк, – сказала я. – Меня зовут Эллен Брэндфорд, я звонила вчера.
Норин кивнула и жестом пригласила следовать за ней.
– Вы ее друг?
– Она была знакома с моей бабушкой, – ответила я. – Когда они были детьми.
– Вы в удачное время приехали, – сказала она, ведя меня по коридору. – Ее дочь, Шугар, обычно навещает ее по субботам, но сегодня она позвонила и предупредила, что приедет завтра.
Пока мы шли мимо комнат, до нас долетали из открытых дверей звуки самых разных телепередач. Некоторые из обитателей дома престарелых предпочитали проводить время вне стен своих комнат – мимо нас проковылял высокий старик с растрепанными седыми волосами, опирающийся на трость. Норин повернулась ко мне.
– Лиле почти восемьдесят, вы же знаете, да?
Я знала.
– Да, моей бабушке тоже было восемьдесят лет, когда она… – я запнулась и задержала на секунду дыхание. – Ей тоже было восемьдесят.
Мы все шли по длинному коридору.
– А еще Лила страдает от деменции, – сказала Норин. – И это серьезно.
Деменция.
Надеюсь, я все-таки приехала не зря. После того, что сказал мне старик из фотомагазина, я очень рассчитывала, что Лила Фальк все же будет в состоянии рассказать мне о юных годах бабушки.
