Тут можно было бы сделать отличную фотографию, подумала я: одинокое дерево, эти скрюченные корни и ветки, которые переплелись, словно купол зонтика, и другие деревья поодаль… как будто дети, которые играют за спиной у родителя.
Я подходила ближе, уткнувшись в объектив и поворачивая голову налево-направо, пытаясь уловить наиболее выигрышный ракурс и то приближая, то удаляя изображение в поисках идеальной картинки.
«Нужно рассмотреть любую вещь с разных сторон – только так ты по-настоящему узнаешь ее», – так говорила бабушка. Я поворачивалась вокруг своей оси, делая снимки отдельно стоящего дерева и рощи с разных позиций. И тут увидела нечто, что заставило меня замереть.
В объектив я сейчас наблюдала одинокий дуб слева, а справа за ним рощицу. Вдалеке же я заметила то, чего не видела раньше – просто не могла видеть два дня назад. В зарослях полевых цветов, наполовину похороненный под ними, скрывался старый каменный фундамент какой-то постройки. И все вместе – дуб, рощица, этот фундамент – все это выстраивалось в одну линию, точно так же, как на картине, хранящейся на чердаке Сьюзан Портер. Я вдруг поняла, что не хватает только сарая справа, впереди от меня, как раз там, где находились остатки постройки. Это и был сарай! Когда-то там стоял сарай!
А еще на этой картине не хватало бабушки и Чета.
Мурашки со спины переползли мне уже на руки, когда я осторожно подошла еще ближе. Булыжники, вывалившиеся тут и там из стены, валялись на земле, поросшие лишайником – и эти яркие, солнечно-желтые и изумрудно-зеленые пятна лишайника на камне выглядели так, словно какой-то художник в приступе творческого вдохновения расплескал на них золотую и зеленую краски…
Я стояла, боясь пошевелиться, словно оглушенная, и думала о бабушке и о Чете Каммингсе. Я чувствовала ее повсюду, она была здесь везде и во всем: и земля у меня под ногами, и обожженные солнцем булыжники, и стебли полевых цветов, которые щекотали мне икры – все это была она, бабушка, она как будто говорила со мной и легонько гладила меня по плечу…
В холл «Виктори Инн» я почти вбежала – мне не терпелось рассказать Хайдену о своем открытии, сделанном в Кенлин Фарм. Около стойки Паулы стояла женщина в элегантных брюках цвета слоновой кости – ее светло-пепельные волосы были красиво уложены аккуратными волнами, на макушке поблескивали дорогие солнечные очки. Рядом с ней стоял небольшой чемодан из страусиной кожи.
Я ошарашенно моргнула.
– Мама?
Мать повернулась ко мне.
– Моя дорогая! – Она раскрыла мне объятия и поцеловала в обе щеки, на руках ее при этом тихо звякнули золотые браслеты.
– Мама, что ты здесь делаешь? – я глазам своим не верила.
Она отступила на шаг и изучила меня с ног до головы внимательным взглядом.
– Ты изменила прическу? Волосы лежат… необычно.
Я невольно подняла руку и потрогала волосы.
– Правда? – рассмеялась я. – Наверно, я просто забыла причесаться.
Мне вдруг снова стало одиннадцать, и я машинально начала лихорадочно приглаживать волосы, пытаясь привести их в порядок.
– Так откуда ты здесь? И что…
Моя мать посмотрела на меня так, словно я сообщила ей, что похитила ее тренера по йоге и требую за него выкуп.
– Милая, ты же выходишь замуж через три месяца. Совсем неподходящее время для того, чтобы перестать заботиться о том, как ты выглядишь.
Паула откашлялась, и мы с мамой повернулись в ее сторону.
– Так вы хотите расплатиться карточкой или наличными?
– О, да, разумеется, – мама открыла кошелек и достала кредитку, Паула взяла карточку, очистила ее от несуществующей пыли и подняла к свету, с интересом ее разглядывая. Потом прищурилась:
– Никогда раньше таких не видела.
– Они не очень часто встречаются, – почему-то я чувствовала потребность оправдываться. – На самом деле их нельзя заказать – компания сама вас выбирает, – уточнила я.
Паула удивленно покачала головой, а я обратилась к маме:
– Так ты можешь мне объяснить, что ты здесь делаешь? – зашептала я. – Что происходит?!
– Мне еще понадобятся ваши водительские права, – сообщила Паула.
Мама положила права на стойку, затем повернулась ко мне и воинственно скрестила руки на груди:
– Почему я здесь? Эллен, мне кажется, это очевидно. Ты вот уже несколько дней не отвечаешь на мои звонки.
Я попыталась уклониться от ее сверлящего взгляда.
– Я… я же отправила тебе несколько сообщений.
– Я звонила тебе, – отчеканила мама. – Не один раз. И я ожидала, что ты мне перезвонишь. Знаешь, есть такая старая добрая традиция – люди разговаривают по телефону друг с другом лично. Голосом.
– Прости, – сказала я. – Просто очень много дел было…
Я попыталась улыбнуться, а она продолжала смотреть на меня в упор, изучая, и я понимала, что ее «шестое чувство» сейчас работает полным ходом, стараясь понять, что со мной не так.
– Так какой номер у мамы? – преувеличенно бодро обратилась я к Пауле, которая бросила последний любопытный взгляд на карточку, возвращая ее маме.
– Я дала вашей маме двенадцатый номер, – ответила Паула. – Это прямо рядом с вами.
– Отлично, – мама по-прежнему не сводила с меня глаз. – Нам так о многом нужно поболтать.
Она не улыбалась.
Брови Паулы синхронно взлетели на лоб, как парочка хорошо тренированных собак.
– Не сомневаюсь, – пробормотала она.
Мама достала из сумочки пудреницу.
– Что ж, пойду, пожалуй, в свой номер, освежусь, – сказала она, глядя в зеркальце и поправляя волосы на затылке. – А потом ты отведешь меня выпить латте, в котором я отчаянно нуждаюсь, и сможешь рассказать мне все-все о том, что здесь происходит на самом деле.
Что здесь происходит на самом деле…
Это был бы очень долгий разговор. Одной чашки латте точно не хватило бы.
– Я тоже пойду наверх, – ответила я. – Мне нужно поговорить с Хайденом. Скажу ему, что ты здесь.
– С Хайденом? – мама снова перевела взгляд на меня, оторвавшись от зеркальца. – Вот это сюрприз! Я и не знала, что он здесь.
– Он… воспользовался случаем, – промямлила я. – Это долгая история.
– Прекрасно, – сказала мама. – Пойдем с ним поздороваемся.
Паула протянула маме ключи.
– На самом деле мистера Крафта в номере нет. Он ушел незадолго до вашего прихода с двумя посетителями. Мужчина и женщина. Кстати – красотка, – она ехидно улыбнулась мне.
– Его фамилия Крофт, – поправила я.
Мужчина и женщина. Скорей всего, речь идет о ребятах из «Таймс».
– Они из Нью-Йорка?
