Теперь сердце у меня билось в два раза чаще, чем обычно. Мне хотелось броситься к нему в объятия, хотелось, чтобы он крепко обнял меня и не отпускал. И чтобы говорил мне все это снова и снова.
Но это было нельзя. Я не могла себе этого позволить. Я ведь замуж собиралась.
– Рой… – произнесла я. – Ты действительно проделал большую работу. Ты знаешь обо мне чуть больше, чем я думала, но…
– Нет, подожди минутку, – прервал он меня, делая шаг ближе. – Я знаю о тебе все, Эллен, – он снова поймал мой взгляд, и я не смогла его отвести. – Я знаю, что ты умная и смешная. Я знаю, что ты очень любишь свою семью. Это очевидно по тому, как ты говоришь о своей бабушке, и по самому факту твоего приезда сюда ради нее. Еще я знаю, что ты преданный и верный человек и что ты никогда не отступаешь от данного тобой слова. А еще – я знаю, что ты художник, как и твоя бабушка. Даже если фотография пока для тебя лишь хобби – ты должна обязательно продолжать ею заниматься, потому что у тебя это великолепно получается, – он склонил голову набок, не спуская с меня глаз. – И да, ты права. Ты всегда думаешь, что все знаешь и со всем справишься сама. Я это понял еще тогда, в самый первый раз, когда тебя уносило в открытый океан, а ты пыталась убедить меня, что тебе не нужна помощь, потому что когда-то ты состояла в команде по плаванию Эксетера, – он улыбнулся, и я невольно улыбнулась в ответ. – Но я-то знаю, что все это только внешнее. И знаешь что? – Он взял меня за подбородок и заглянул мне в глаза: – Мне это очень нравится. Мне это нравится, потому что… ну, потому что я люблю тебя.
Я все-таки отвела взгляд, чтобы он не увидел слез, блеснувших в моих глазах. Свадебное платье в витрине было расшито бисером и кружевом. Я смотрела на крошечные жемчужинки, украшающие корсаж, на целые ярды ткани, из которых был создан наряд для самого прекрасного и торжественного дня в чьей-то жизни много лет назад – и думала о том, что сказал мне сейчас Рой. А потом я произнесла то, во что очень хотела верить сама:
– Послушай, Рой, мне очень жаль. Правда – очень жаль. Но я не люблю тебя, Рой. Увлечение – возможно. Интерес – может быть. Даже страсть. Но не любовь. Люблю я Хайдена, – я помолчала и выдавила из себя улыбку. – И я выйду за него замуж.
Рой поднял голову и посмотрел на серебряный полумесяц в небе. Я стояла, так и не решив, хочу ли я на самом деле, чтобы он мне поверил.
Наконец он повернулся ко мне:
– Что ж, это другое дело, – сказал он. И сунул руки в карманы. – Я не могу изменить твои чувства, Эллен. Я думал, что хорошо разбираюсь в людях… мне показалось, что ты испытываешь то же самое, что и я… иначе я бы ни за что не пришел сюда сегодня. Но я вижу, что ошибся, – он скосил взгляд на витрину, потом снова посмотрел на меня: – Ладно, думаю, на этом все.
Голос у него был растерянный, а взгляд усталый. Он вынул из кармана своей ветровки сложенный листочек голубой бумаги. Письмо моей бабушки.
– Я собирался оставить это у себя, но теперь, думаю, уместно будет вернуть, – сказал он.
– Но я хочу, чтобы оно было у тебя.
– Нет, Эллен. Ты должна его забрать. Это ведь последнее, что написала твоя бабушка.
Я посмотрела на письмо, а потом протянула руку, чтобы взять его. Наши руки соприкоснулись, и Рой на минутку задержал мою ладонь в своей и провел мои пальцы сквозь свои.
– Ладно, Пловчиха, прощай, – он едва заметно поклонился, повернулся и пошел вниз по улице.
Я слышала его шаги. Я видела, как он подходит к своему грузовику, слышала, как он заводит двигатель. Я видела, как он включает фары и как отъезжает. И как красные задние огоньки его машины исчезают в темноте…
Глава 19. Признание
Я медленно пошла назад, к «Оленьему рогу», всей грудью вдыхая соленый воздух. Я правильно поступила. Только так и можно было поступить. В этом я была уверена.
Открыв дверь бара, я стала протискиваться через толпу. Музыканты играли теперь «Мои карие глаза никогда не станут голубыми», старенькую песню Кристал Гейл, и высокая брюнетка пела так хорошо и с таким надрывом, что я с большим трудом удерживалась, чтобы не разреветься.
Протолкнувшись, наконец, к нашему столику, я села. Хайден беседовал с Джимом и Талли, а с другой стороны столика стоял мужчина с висячими усами и занимал разговором мою маму.
Хайден спросил:
– Ну и о чем он хотел поговорить?
– Ничего особенного, – отмахнулась я, очень стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более небрежно. – Просто кое-что о его дяде. О ферме.
– О ферме? – Хайден посмотрел на меня с изумлением. – То есть он пришел сюда, чтобы сказать тебе что-то там о ферме?!
– Он… уезжает на пару недель.
Хайден пригубил вино. Я могла поклясться, что он что-то подозревает. Я прямо чувствовала его взгляд на себе – изучающий и подозрительный. Такой взгляд у него бывал всякий раз, когда он начинал допрос свидетеля по делу.
Краем глаза я заметила официантку и подозвала ее.
– Я хотела бы выпить. Прямо сейчас.
– Еще содовой?
– А какое виски у вас есть?
– Хм, дайте-ка подумать… – она начала загибать пальцы, считая: – У нас есть «Девор», «Джи Би», «Джонни Уокер»… – она назвала еще парочку марок, но Хайден перебил ее, недоуменно моргая:
– С каких это пор ты пьешь виски, Эллен?
Я видела боковым зрением, как Джим насаживает на вилку оливку из своего мартини.
– С этого момента, – ответила я. – Я буду «Джонни Уокер» черный, – и добавила, как будто знала, о чем говорю: – Со льдом.
– Понятненько, – официантка сгребла пару пустых бокалов со стола и испарилась.
Хайден наклонился ко мне:
– Что с тобой сегодня? Ты сама на себя не похожа. Люди принимают тебя за кого-то другого, ты пьешь скотч, ешь лобстеры и картошку фри. Может быть, ты и есть тот самый «кто-то другой»?
– Может быть, хотела бы быть… – пробормотала я.
Он смотрел на меня, не понимая.
– Что ты имеешь в виду?
– Ничего, – махнула я рукой.
Мужчина с висячими усами отошел, и мама пересела поближе ко мне.
– Я только что познакомилась с издателем местной газеты, – сказала она. – А ты знаешь, что он переехал сюда из Нью-Джерси? Очень интересный человек. Хочет научить меня играть в дартс – попозже.
– Дартс? – одновременно спросили мы с Хайденом.
– Да, дартс. С доской и всеми этими очками, – она улыбнулась, как маленькая девочка, и хлопнула в ладоши. – Так весело.
Ну, это было уже слишком. Рой Каммингс с его признанием в любви… моя мать, изучающая игру в дартс с издателем «Вестника»… перебор.
Когда принесли мой скотч, я сделала огромный глоток и, естественно, начала кашлять, ощущая, что мои легкие охвачены пожаром и разваливаются на части.
