– Что пишет Хайден? – осведомилась мама.
Я медленно выползла из-под одеяла. Она стояла в ногах моей постели.
– Он пишет, что ничего не кончено, – сказала я, в горле у меня першило, но это было ничто по сравнению с той болью, которую я доставила ему. – Считает, что это увлечение. Наваждение.
Мама кивнула.
– Говорит, что надеется, что, когда я вернусь на Манхэттен, то стану снова сама собой. Той Эллен, которая его любит.
Мама снова кивнула, вздохнула и пошла к своему чемодану.
– Суть в том, – продолжала я, наблюдая, как она кладет сверток с драгоценностями в уголок чемодана, – что я его люблю. Правда. Просто не…
Она повернулась и выжидающе подняла брови.
– Недостаточно.
Мама посмотрела на меня, и выражение лица у нее стало то самое, которое удавалось ей всегда особенно: на треть огорченное и на две трети – разочарованное.
– Почему ты делаешь такое лицо? – спросила я.
– Меня просто убило то, что ты расторгла помолвку с Хайденом, – сказала она, запихивая в чемодан флакон духов. – Ты приехала сюда на неделю – и перевернула всю свою жизнь с ног на голову. Ты чуть не утонула, потом решила, что влюблена, в какого-то… какого-то плотника, который тебя спас. И ты берешь и расторгаешь помолвку. А теперь я боюсь, что ты еще и работу бросишь, переедешь сюда и будешь печь хлеб или что-то в этом роде.
– Мам, ты чересчур строга ко мне.
– Дорогая, – она подошла ко мне поближе. – Ты знаешь, сколько женщин мечтают о Хайдене Крофте? Об умном, красивом и успешном мужчине, – она села рядом со мной. – К тому же из такой прекрасной семьи.
– Ну, вот пусть они за него и выходят, – буркнула я, вылезая из постели и начиная собирать свою одежду, которую разбросала накануне по всему номеру. – Вся эта свадебная чепуха для тебя всегда значила гораздо больше, чем для меня.
– Что за ерунда! – Мамино лицо вспыхнуло.
– Да нет, это правда. Ты просто не думала об этом, не замечала. А ведь это тебе нужно было превратить эту свадьбу в событие сезона. Тебе и Хайдену.
– Я думала, ты сама этого хочешь, – мама выглядела растерянной. – Не пытайся меня убедить, что это не так.
– Ты права, я хотела. Но только потому, что этого хотела ты, – сказала я. – Все всегда было так, как ты хотела. Все всегда выглядело правильно, все поступали правильно и мыслили правильно. И все благодаря тебе. И от меня ты всегда хотела того же.
– Не понимаю, о чем ты, – она встала, подошла к зеркалу и начала расчесывать волосы.
Я встала около нее… Не могла я позволить ей вот так уйти.
– Я о внешней картинке говорю, мама. О том, как выглядят вещи внешне. Ведь для тебя всегда это было самым важным.
Я чувствовала, как внутри меня что-то разворачивается. Как будто развязывается какой-то тугой узел, слабеет и слабеет. Я посмотрела в зеркало на отражение мамы и мое: два поколения женщин Брэндфорд, которых связывает так много… но что-то для меня изменилось. И изменило меня.
– Для меня внешнее тоже было самым важным, – продолжала я. – Но больше я этого не хочу.
Мама повернулась ко мне:
– Да, это я поняла. Это стало весьма очевидно вчера, когда ты в пьяном угаре распевала караоке с кусками лобстера на туфлях.
– Уж кто бы говорил! Не ты ли вчера играла в дартс? И если память мне не изменяет – несколько «Дайкири» к тому моменту уже плескались у тебя в желудке!
– Разница в том, Эллен, что я, тем не менее, могла себя контролировать. И да, я бросила пару дротиков – и что из этого?
– Бросила пару дротиков?! Мам, ты вообще-то ушла оттуда с кубком, так, на минуточку.
– Ну и ладно, все равно об этом никто не узнает, кроме нескольких жителей Бейкона. Я же не собираюсь делать по этому поводу публичных заявлений, – она вернулась к своему чемодану и положила в него пару белых брюк, на самый верх. – И потом – ну что я могла сделать? Эти люди в пабе… они очень настаивали, чтобы я сыграла. А когда я им сказала, что я твоя мать, они вообще… – она махнула рукой. – Мне кажется, они там сделали какие-то выводы относительно генетики и дартса.
– О чем?
Она пожала плечами и взяла в руки шелковый шарф.
– Я просто вспомнила, как играла в колледже. Вот и все.
– О чем это ты? Что значит – вспомнила, как играла в колледже?!
Она положила шарф в чемодан.
– Дартс, дорогая, дартс, – она повернулась ко мне. – Я была в команде Принстона, – застегнула молнию на чемодане: – И мы победили в национальном чемпионате.
– Ты… что?! – я шагнула к ней. – Да о чем ты говоришь, я не понимаю!
Мама взяла кубок с комода и подняла его кверху с торжествующей улыбкой на лице.
– Ну, ты же не думаешь, что это была просто удача? Когда-то, в свое время, я была очень, очень хорошим игроком.
– Ты меня разыгрываешь, – произнесла я. – Ты точно меня разыгрываешь.
Сев на постель, я уставилась на маму с кубком в руке. А потом начала хохотать. Я хохотала и хохотала, начала икать от смеха, кровать тряслась, мама тоже начала хохотать вместе со мной. А потом упала на кровать рядом со мной, поставив кубок между нами, и мы смеялись до упаду, пока слезы не покатились по нашим лицам.
Я все еще пыталась восстановить дыхание после приступа смеха, когда зазвонил местный телефон. Мама взглянула на меня:
– Ответь, – сказала она, хихикая.
– Нет, ты ответь, – я тоже хихикнула.
Телефон все звонил.
– Ну ладно, ладно, – мама вытерла глаза носовым платком и взяла трубку: – Да? Алло? – последовала пауза. – О'кей. Я ей скажу, – она повернулась ко мне: – Это была Паула. Там внизу какая-то посылка для тебя.
– Посылка? Я ничего не заказывала.
Мама протянула мне платок:
– Ну не знаю, она сказала, что внизу лежит что-то для тебя.
Я поднялась с постели:
– Ладно, схожу, посмотрю.
Плеснув в лицо воды из-под крана, я быстро почистила зубы, кое-как оделась и спустилась вниз. Паула разговаривала в лобби с молодой парой, которая заезжала.
– И мне понадобится ваш бизнес-центр, – сказала жена, у которой на плече болтался брифкейс.
Я взглянула на Паулу и с трудом удержалась от улыбки.
– Я посмотрю, что мы можем вам предложить, – ответила Паула и сунула ручку за ухо, а потом покосилась на меня. И могу поклясться – она мне подмигнула!
Супруги начали подниматься по лестнице, а Паула показала на картонную упаковку у стены.
– Это доставили для вас. Служба доставки.
– Служба доставки… а вы уверены, что это для меня?
