– Ничего не поделаешь, газетчикам не нравится, когда у них болтаются полицейские. А почему вы не позвали меня к себе?
– Потому что детективам не нравится, когда у них болтаются франтоватые, геморройные, беспринципные журналисты… – она подняла голову, будто принюхиваясь, – к тому же распространяющие вокруг запах скверного крема после бритья.
– Стало быть, вы читали мою статью?
– Пришлось.
– Я польщен.
– Не стоит.
– И что вы об этом думаете?
– О чем? Что не стоит кусать руку…? – промолвила Бакстер, постепенно успокаиваясь.
– Да, что не стоит кусать руку, которая тебя кормит?
– Вы неправильно ставите вопрос, на самом деле он звучит следующим образом: не кусать за руку единственного защитника, который стоит между тобой и беспощадным, изобретательным серийным убийцей, положившим целую гору трупов.
На этот раз мальчишеские черты лица Гэрланда расплылись в притворной ухмылке.
– Знаете, я уже приступил к работе над материалом, который пойдет в печать сегодня. И для начала поздравил в нем столичную полицию с еще одним успешным убийством.
Бакстер стало интересно, сколько неприятностей она бы огребла, если бы съездила по роже этому субъекту, которого ей полагалось защищать.
– Но это еще не все! Полиция превзошла саму себя, и детектив Коукс теперь ведет со счетом два-ноль!
Бакстер ничего не ответила и лишь огляделась по сторонам. Гэрланд, вероятно, решил, что задел ее за больное, хотя на самом деле она лишь посмотрела, нет ли поблизости нежелательных свидетелей на тот случай, если ей не удастся сдержать свой гнев.
Пока они говорили, солнце скрылось за тучей, загадочный сад в полумраке приобрел еще более мрачный вид, и вдруг что-то тревожное появилось в образе разрушенного чуть ли не до основания храма господня, в его массивных стенах, обвитых змеями виноградных лоз, медленно подтачивавших камни, сбрасывавших их вниз и предававших обратно земле – в доказательство того, что в этом нечестивом месте не осталось ни единой души, которую стоило бы спасать.
Окончательно отказавшись в мыслях когда-нибудь устроить здесь пикник, Бакстер повернулась к Гэрланду и вдруг увидела кончик тонкой черной коробочки, торчащий из кармана рубашки собеседника.
– Ах ты скотина! – выкрикнула детектив и выхватила миниатюрный диктофон с мигающим красным индикатором записи.
– Эй, послушайте, вы не имеете права…
Бакстер швырнула аппаратик на мостовую и раздавила его каблуком.
– Наверное, я это заслужил, – с готовностью признал Гэрланд.
– Послушайте, правила таковы: у дверей вашего дома дежурят двое полицейских. Положитесь на них. С Волком сможете поговорить завтра.
– Он мне не нужен. Мне нужны вы.
– Даже не думайте.
– Послушайте, детектив, правила таковы: я не в тюрьме. Меня никто не арестовывал. Столичная полиция мне не указ, и принимать ее помощь я не обязан. К тому же ваш послужной список на сегодняшний день оставляет желать лучшего, что для меня тоже является преимуществом. Я буду с вами работать, но исключительно на моих условиях. Во-первых, мне нужны вы.
Бакстер встала, не имея никакого желания торговаться.
– Во-вторых, я хочу разыграть собственную смерть.
Детектив потерла висок и поморщилась, будто глупость Гэрланда доставила ей поистине физическую боль.
– Подумайте над моим предложением. Если я умру, киллер уже не сможет меня убить. Чтобы все выглядело правдиво, я отдам концы прилюдно.
– Вижу, вы на верном пути, – сказала Бакстер, – из вас выйдет толк.
Лицо Гэрланда озарилось, Эмили опять села рядом.
– Вы можете выступить в личине Джона Траволты… Хотя нет, погодите, это уже где-то было. Может, попробовать телепортацию… опять не то. Все, придумала: мы найдем истребитель, посадим за штурвал Волка, у которого наверняка найдется лицензия на управление им, и собьем вертолет, в котором…
– Не смешно, – неуверенно перебил ее собеседник, – вижу, вы не воспринимаете меня всерьез.
– Так оно и есть.
– На кону моя жизнь, – сказал Гэрланд, и Бакстер показалось, что впервые за время их разговора она уловила в его голосе страх и жалость к себе.
– Тогда идите домой, – ответила она, встала и ушла.
– Огромное вам спасибо, вы мне очень помогли. До свидания.
Эдмундс положил трубку в тот самый момент, когда Эмили вернулась в отдел после встречи с Гэрландом. Увидев, что напарник подошла ближе, он больно ущипнул себя под столом за ногу, чтобы не улыбаться.
Она ненавидела, когда он скалил зубы.
Эмили села за компьютер, тяжело вздохнула и стала стряхивать с клавиатуры в ладонь крошки.
– Это ты ел здесь какую-то дрянь? – пролаяла она.
Он решил не говорить, что был слишком занят, чтобы обедать, и что крошки остались после ее собственного батончика гранолы, съеденного на завтрак. Бакстер подняла глаза и увидела, что он смотрит на нее с каким-то странным выражением на лице. Вид у парня был такой, будто его распирало от возбуждения.
– Ну хорошо, выкладывай, что у тебя, – со вздохом сказала она.
– «Коллинз и Хантер». Семейная юридическая компания, базирующаяся в графстве Сюррей, но имеющая филиалы и партнеров по всей стране. У них есть старая традиция дарить своим сотрудникам перстеньки… – с этими словами Эдмундс поднял пластиковый пакет для сбора улик, в котором лежало массивное платиновое кольцо. – В частности вот этот, такие выдают в награду за пятилетнюю службу.
– Ты уверен? – спросила Бакстер.
– Ну конечно.
– Значит, список, из которого нам придется выбирать, будет небольшим.
– Если верить даме, с которой я разговаривал, человек двадцать, самое большее тридцать. После обеда она пришлет мне его вместе с координатами фигурантов.
– Значит, мы можем устроить небольшой перерыв, – улыбнулась Бакстер.
Эдмундса поразило, до какой степени менялся облик напарницы, когда она радовалась.
– Как прошел разговор с Гэрландом?
– Он хочет, чтобы мы его укокошили. Чай, кофе?
Предложение Бакстер что-нибудь принести немного завуалировало ее шокирующий ответ, но затмить его не смогло. И поскольку раньше ничего подобного не случалось, Эдмундс запаниковал.
– Чай, – выпалил он, хотя терпеть его не мог.
Пять минут спустя Эмили вернулась, села за их общий стол и поставила перед молодым человеком чашку чая с молоком. Она забыла (или попросту пропустила когда-то мимо ушей), что у Эдмундса индивидуальная непереносимость молока. Но тот сделал вид, что потягивает его с явным удовольствием.
