Коукс приготовил в микроволновке спагетти с тефтелями, но после разговора с Симмонсом у него никак не шел из головы образ забрызганного кровью фартука киллера. Просматривая раньше запись камеры видеонаблюдения, он задумался над тем, чья кровь засохла на его переднике, кто умер перед тем, как убийца добрался до Нагиба Халида, ставшего его почетным трофеем. Сейчас в этом появился определенный смысл. Киллер был вынужден убить Чемберса до того, как тот уехал из страны.
Детектив уселся перед телевизором, но вскоре обнаружил, что кошмарные ночные фотографии разлетелись по всем новостным каналам, которые бросились вовсю рассуждать, может ли Волк претендовать на столь значительную роль в проводимом расследовании. Едва проглотив две ложки спагетти, больше напоминавшего какую-то жижу, он отставил тарелку и поднялся, чтобы выбросить ее содержимое в корзину, но в этот момент раздался звонок домофона. На его беду, он до сих пор не раскупорил ни одного окна, в противном случае у него была бы прекрасная возможность одним махом избавиться и от отвратительного блюда, и от назойливого газетчика. Билл с неохотой вдавил пальцем кнопку связи.
– Вильям Коукс – козел отпущения в глазах прессы, красавец-мужчина и ходячий покойник в одном лице, – весело произнес он.
– Эмили Бакстер – эмоционально разбита и в некотором подпитии. Я могу подняться?
Волк улыбнулся, нажал еще одну кнопку, быстренько собрал разбросанные в беспорядке вещи, закинул их в спальню и запер дверь. Потом открыл Бакстер, на которой были узкие джинсы, высокие черные ботинки и кружевная блузка. Глаза ее были подведены дымчато-голубыми тенями, в дверной проем тут же просочился сладкий цветочный запах ее духов. Переступив порог комнатки, способной вогнать человека в депрессию, она протянула Волку бутылку красного вина.
Детектив в жизни не видел Бакстер в столь непринужденной одежде, хотя и знал ее тысячу лет. Она выглядела моложе, грациознее и изящнее, в таком виде ей больше подошли бы танцы и вечеринки, нежели трупы и серийные убийцы.
– Стул? – спросил он.
Бакстер обвела взором лишенную мебели комнату.
– А у тебя есть?
– Я просто спросил, – сухо ответил Волк.
Он вытащил на середину комнаты коробку с надписью «Брюки и рубашки», усадил на нее Эмили, вытащил из другой несколько бокалов для вина, взгромоздился на нее и налил по традиционному глотку.
– Да, местечко выглядит… – Бакстер запнулась с таким видом, будто у нее не было ни малейшего желания к чему-нибудь здесь прикасаться. Потом, не меняя выражения лица, перевела взгляд на Волка, на его мятую рубашку и спутанные волосы.
– Я только что встал, – солгал он, – от меня воняет, мне нужно принять душ.
Они сделали еще по глотку вина.
– Ты уже знаешь? – спросила она.
– Знаю.
– Ты не был его большим фанатом, но для меня Бен значил очень много.
Волк кивнул и уставился в пол. Раньше они таких разговоров не вели.
– Сегодня я расплакалась на груди напарника-стажера, – сказала Бакстер, буквально сгорая от стыда за собственную слабость, – мне этого в жизни не пережить.
– Симмонс сказал, это ты до всего докопалась.
– На груди стажера! Если бы на его месте был ты, все было бы в порядке.
Повисла неловкая пауза, затянувшаяся еще и оттого, что каждый из них представил Эмили в объятиях Волка.
– Мне хотелось бы, чтобы это был ты, – прошептала Бакстер, лишний раз усиливая неуместный образ, и подняла на Волка свои огромные, подведенные голубым глаза, желая увидеть его реакцию.
Он неудачно поерзал на своей коробке, внутри что-то хрустнуло, Бакстер долила в бокалы вина и наклонилась ближе.
– Не умирай, я не хочу.
Язык у нее немного заплетался, и Волк подумал, сколько она выпила перед тем, как прийти к нему. Женщина потянулась и взяла его за руку.
– Как думаешь, она считает, что между нами что-то есть?
Чтобы осмыслить это предположение, напрочь лишенное всякой логики, Волку потребовалось некоторое время.
– Андреа? – неуверенно спросил он.
– Ну да! Безумие, да? Мы оба с тобой испытываем на себе отрицательные последствия любовных отношений, но не наслаждаемся их… положительными сторонами.
Она вновь посмотрела на него широко открытыми глазами. Волк высвободил руку из ее ладошки и встал. Бакстер выпрямилась и сделала глоток вина.
– Давай пойдем куда-нибудь и поужинаем.
– По правде говоря, мне не хочется…
– Хочется, даже не сомневайся! Чуть дальше по улице есть обалденное местечко. Дай мне лишь нырнуть в душ. Выходим через пять минут.
Волк чуть ли не вприпрыжку ринулся в ванную.
Бакстер встала и почувствовала, что у нее закружилась голова. Проковыляла на кухню, допила вино и налила в бокал воды из крана. Выпила, налила еще и выпила опять, вглядываясь в окна пустой квартиры напротив, где несколько дней назад злодей, стоявший за всеми этими бедами и смертями, гордо выставил напоказ своего монстра.
В голове возник образ: Чемберс звонит Еве, скорее всего под принуждением, отчаянно пытаясь ее защитить.
Сквозь хлипкую, тоньше пергаментной бумаги стену ванной доносился приглушенный шум льющейся воды.
Эмили представила себе раздавленное тело Элизабет Тейт, лежащее под дождем. Перед мысленным взором возник черно-белый снимок, на котором Волк держит женщину за руку.
Волк под душем что-то напевал, явно не попадая в ноты.
В голову пришла мысль, что Билл может и не спастись.
Бакстер поставила бокал в раковину, взглянула в свое отражение в микроволновке и направилась в ванную. Уже второй раз за день сердце женщины забилось быстрее. Полоска света между створкой и косяком свидетельствовала о том, что запирать ее за собой Вильям не стал – может специально, а может и нет. Она положила ладонь на ручку, сделала глубокий вдох и…
Во входную дверь постучали.
Бакстер застыла на месте, не выпуская металлического набалдашника. Волк все еще стоял под душем, ни о чем не подозревая. Опять раздался стук, на этот раз настойчивее. Женщина про себя выругалась, подлетела к входной двери и распахнула ее.
– Эмили!
– Андреа!
Женщины остолбенели, между ними повисла неловкая пауза, ни одна из них не знала, что говорить. Из ванной, обмотав полотенцем бедра, вышел Волк. Направился в спальню, но на полпути вдруг осознал, что на него осуждающе смотрят две пары глаз. Он остановился, взглянул на неблаговидную картину у двери, покачал головой и скрылся за дверью спальни.
– Уютненько вы здесь устроились, – произнесла Андреа голосом, в котором в равных пропорциях смешивались возмущение и радость от того, что она во всем оказалась права.
