Он потерял счет дням и неделям, существовал в каком-то параллельном мире рутинных ограничений лечебницы, вместе с остальными пациентами бесцельно бродил по коридору в больничной пижаме, по команде ел, по команде умывался, по команде спал.
Волк не мог с уверенностью сказать, чем больше было обусловлено его нынешнее истощение – препаратами или же бессонницей. Даже в своем нынешнем состоянии, почти что кататоническом, он боялся наступления ночи, этого затишья перед бурей, когда санитары ночной смены, сверкая синяками под глазами, развозили пациентов по палатам. Заточение в четырех стенах благообразной на вид больницы вызывало у него настоящий психоз. Каждую ночь он мучился вопросом, почему все эти люди, боявшиеся даже пошевельнуться, продолжали, несмотря ни на что, жалобно стенать во тьме, оставаясь наедине с собой.
– Откройте, – нетерпеливо приказала стоявшая перед ним медсестра.
Волк открыл рот и высунул язык, показывая, что горсть ярко окрашенных пилюль отправилась в желудок.
– Теперь вы понимаете, почему нам пришлось перевести вас в охраняемую палату? – спросила она, разговаривая с ним, будто с ребенком.
Детектив не ответил.
– Если я скажу доктору Сим, что вы больше не отказываетесь пить таблетки, она наверняка переведет вас обратно.
Волк отвел глаза и уставился в окно, она раздраженно фыркнула и отправилась досаждать кому-то еще.
Детектив сидел в тихом уголке комнаты отдыха, почти полностью повторявшей очертания кабинета, в котором он учился в шестом классе. Впечатление также дополняли ярко-оранжевые школьные стулья. Мистер Настольный Теннис с каждым днем бесился все больше и больше, каким-то образом умудряясь проигрывать партии самому себе. Две Розовые Леди, которых Волк знал под этим именем благодаря цвету их пижам, лепили что-то из пластилина; еще несколько человек сгрудились вокруг большого телевизора. Едва Билл осознал, что на экране произнесли его имя, как санитар бросился вперед и на смену мэру Лондона тут же пришли Губка Боб и Квадратные Штаны.
Волк недоверчиво покачал головой, глядя на эту умиротворяющую картину, напоминавшую собой сценку в детском саду, – прошлая ночь в жилом крыле выдалась на редкость дикой и жестокой. На пластилиновый цветок в руках одной из Розовых Леди весело брызнула кровь, и детектива бросило в дрожь, когда она стала лепить дальше, не обращая внимания на боль в изуродованных ногтях, которые, вероятно, были сломаны, когда женщина остервенело кидалась на тяжелую, неподвижно застывшую дверь.
Интересно, а сам он, подобно всем этим людям, способен на такие крайности? В глубине души он знал, что убил бы Халида на глазах у всех, наплевав на последствия, презрев чувство самосохранения.
Разорвал бы на куски.
«Нормальные» люди, вероятно, лучше контролируют свои эмоции. Хотя то, что он считал «нормальным», на самом деле могло таковым и не являться.
Плавное течение мыслей Волка нарушил высокий чернокожий мужчина лет двадцати пяти, который встал со своего места перед телевизором, подошел к окну и встал у его столика. Оказавшись в психиатрической лечебнице, детектив избегал любых контактов, за исключением тех случаев, когда это было невозможно. Это правило распространялось даже на Андреа, которая, отказавшись от попыток созвониться с больницей, приехала и просидела весь день, но так и не дождалась его – он категорически отказался выходить из палаты.
Этого человека Волк видел регулярно, он всегда ходил в ярко-красной пижаме и неизменно босиком. Он всегда поражал детектива своей сдержанностью и задумчивостью, поэтому тот очень удивился, когда незнакомец жестом попросил разрешения сесть и застыл в ожидании ответа.
Билл в знак согласия кивнул головой.
Мужчина аккуратно выдвинул из-за стола пластмассовый стул, сел и протянул обе руки, скованные наручниками, которые персонал надевал ему каждый раз, выпуская в коридор. Детектив ощутил слабый запах лекарств.
– Джоэл, – сказал он с ярко выраженным акцентом обитателя южного Лондона.
Волк показал на перевязанное запястье, и пожимать протянутую руку не стал. Несмотря на внешнее спокойствие, незнакомец, похоже, был не в состоянии усидеть на месте, и Билл слышал, как он нервно притопывает под столом ногой.
– Мне показалось, что я вас знаю, – когда Джоэл ткнул в Волка двумя своими руками, лицо его расплылось в ухмылке, – когда вы переступили порог, я так и сказал себе: «я его знаю».
Волк терпеливо ждал.
– Увидев, что вы сделали, я сказал себе: «А ведь парень не думает, он знает, что это Киллер-Крематор». Да? Вы ведь были уверены, что это тот самый псих, который убивал девочек. Да? А они взяли его и отпустили.
Волк кивнул.
Джоэл выругался и покачал головой.
– Вы сделали все что могли. И поступили правильно, когда на него набросились.
– Знаете, – начал Волк, заговорив впервые за несколько недель и с трудом узнав звук собственного голоса, – я, конечно, ценю ваше ко мне отношение, но оно значило бы для меня больше, если бы вы каждый день не бормотали что-то, склонившись над тарелкой с хлопьями.
Джоэла его слова, казалось, задели.
– Человек, у которого в душе есть Бог, понимает разницу между бормотанием и молитвой, – осуждающе ответил он.
– А человек, у которого все в порядке с головой, понимает разницу между божеством и тарелкой готового завтрака «Коко Попс», – съязвил Волк, ухмыляясь помимо своей воли, и вдруг осознал, как ему не хватает мимолетных перебранок с коллегами.
– Ладно, будь по-вашему, – сказал Джоэл и встал, – увидимся, детектив.
Потом, уже собираясь уходить, повернулся к Волку и сказал:
– Мой дедушка говорил: не иметь врагов может только человек без принципов.
– Золотые слова, – кивнул Волк, которого эта мимолетная беседа утомила, – но я подозреваю, что вы оказались здесь как раз благодаря подобному совету.
– Нет. Я здесь по собственной воле.
– Как это?
– Пока я здесь, я живу.
– Человек, у которого нет врагов… – задумчиво протянул Волк.
– У которого не осталось врагов, детектив, – сказал Джоэл и повернулся, чтобы уйти, – …вот в чем проблема.
Наши дни
Глава 24
Среда, 9 июля 2014 года
2 часа 59 минут ночи
В три часа на руке Эдмундса запиликал будильник. Он сидел в круге света, который отбрасывала жужжащая лампа, болтавшаяся под высоким потолком Центрального архива. Для молодого полицейского это был уже четвертый визит в хранилище, и он вдруг осознал, что с нетерпением ждет этих ночей полного одиночества.
Вечный полумрак казался ему спокойным и тихим, а постоянная температура приятной – в помещении было достаточно тепло, чтобы снять пиджак, но в то же время достаточно холодно, чтобы чувствовать себя бодро и не засыпать. Он глотнул воздуха, посмотрел на вращающиеся вокруг пылинки и почувствовал, что его поглотил без остатка похороненный здесь пласт истории.
