– Только не надо нервничать, – поспешно сказала журналистка. Она махнула рукой, отпуская бильдредактора. Плевать, что у кинодивы оказались толстые ляжки, не до нее Веронике сейчас. – Надо подумать, что мы можем сделать. Посоветоваться с адвокатами, попробовать опротестовать завещание. Наверняка есть какие-то варианты.
В трубке повисло молчание.
– Вера, да ладно тебе… Ты ведь его жена, вы жили много лет, у тебя все права. Я его сестра как-никак… Думаю, у нас есть шанс.
– Ты многого не знаешь, – протянула Вера удрученно. – Он ведь разводиться со мной собирался. Типа детей нет, и пошла вон. И еще… – Она замялась. – Адвокат Сергея меня уже предупредил, чтобы я не слишком надеялась на суды. Будто бы Сергей оставил доказательства того, что я ему изменяла. Это на случай, если я попытаюсь опротестовать завещание.
– А ты ему изменяла? – пробормотала Вероника.
– Ты что, маленькая? Сколько мы с ним жили, и как он со мной обращался… я что, должна была все терпеть? А его кобелиные выходки, это как? Хранить верность и помалкивать в тряпочку? Не дождетесь!
Вероника вздохнула.
– Я все думаю, – внезапно сказала она, – зря мы устроили тот вечер встречи. Как только Сергей Викторию увидел, словно с цепи сорвался. – Она помолчала. – Думаешь, нам не удастся опротестовать завещание?
– Попробовать можно, – буркнула Вера. – Только будет ли толк, вот в чем вопрос.
– Ладно, – решилась Вероника, – мы вечером об этом поговорим.
Попрощавшись с Верой, она стала звонить Никите, чтобы обсудить с ним создавшуюся ситуацию, но тут в кабинет заглянула Дина, хорошенькая смешливая секретарша в модных очках без оправы.
– Вероника… тебя Федор у себя ждет. Говорит, срочное дело.
– Подождет, – буркнула Вероника. Однако Никита не отвечал. С чувством растущего раздражения она поднялась с кресла и направилась в кабинет главного редактора.
Глава 38
– Здравствуй, душа моя, – пропел Федор. – Садись. Что там у вас за войны с Панферовым?
Панферов был тот самый бильдредактор и закадычный друг Федора.
– Он выбрал не снимки, а черт знает что, – в сердцах ответила Вероника. – Вообще непонятно, что он делает в журнале!
Федор вытянул губы трубочкой и пару раз повернулся в своем крутящемся кресле. Туда-сюда, туда-сюда…
– Я так понимаю, наша редакция тебя категорически не устраивает, – заметил он. – Панферов ничего не понимает в своем деле, я только зря получаю зарплату, Дина много говорит по телефону…
– Она действительно много говорит.
– А то, что она иногда остается допоздна на рабочем месте, в расчет не идет? А когда ты со своим бойфрендом болтаешь по сотовому, я что, делаю тебе замечания? Или как?
– Федор, – сердито спросила Вероника, – к чему ты клонишь? У меня сегодня непростой день выдался, так что покороче, пожалуйста.
– Можно и покороче, – покладисто согласился Федор и протянул Веронике чистый лист бумаги и ручку. – Пиши заявление.
– Что еще за заявление?
– Увольнение по собственному желанию. Подпись и дата. Пиши.
Мгновение она смотрела на него, не понимая, но потом откуда-то из глубины ее существа выполз страх и стал подниматься, обдавая ее холодом.
Что такое? Что он себе позволяет, этот сучий хвост в очочках?
– Федя, – она не узнавала своего голоса, – ты о чем?
– Я о том, – ответил Федор лампе в углу (на Веронику он не смотрел), – что, если ты не напишешь заявление, я уволю тебя по статье за неявку на работу. Сегодня, к примеру, ты опять опоздала на четыре часа. Вот и все.
И он ласково ей улыбнулся.
– Ты что, с ума сошел?
Но главред улыбнулся еще шире.
– Нет, это ты, похоже, не соображаешь. Все кончено, Вероника. Tutto и finito, как написали итальянцы, вылетев на чемпионате Европы. Собирай свои вещи и уходи по-хорошему. А то ведь можно и по-плохому, знаешь ли.
Он увидел ее глаза и развеселился. В них сверкала совершенно неприкрытая злоба. Но теперь, когда Федор был уверен, что Вероника не сможет ему навредить, злоба эта его только забавляла.
– По-моему, ты окончательно обнаглел, – бросила она.
– Нет, – безмятежно ответил Федор. – Это ты обнаглела, когда учила нашу корректоршу, которая уже сорок лет в профессии, русскому языку, а сама делала кошмарные ошибки. Это ты обнаглела, когда заставляла журналистов переписывать материал раз за разом, потому что у тебя было плохое настроение. Это ты обнаглела, когда требовала у меня все статьи утверждать у тебя, притом что ни в чем ни черта не смыслишь и даже не хочешь учиться. Виктуар де Кастеллан у тебя модельер, а Оливия Джакобетти создает обувь. Только Виктуар, между прочим, ювелирный дизайнер, а Джакобетти – признанный гений парфюмерии.
– Ну хорошо, я пару раз ошиблась! – вспылила Вероника. – Какая разница, кто там парфюмер, можно подумать, этих парфюмеров вообще кто-то знает! Интересно, а ты сам что, никогда ошибок не делаешь?
– Делаю, – не стал отпираться Федор. – Но я всегда слушаю людей, которые разбираются в предмете лучше меня. И если я не знаю, то сначала спрошу, а не буду отыгрываться на всех подряд за свою некомпетентность.
– Ах, теперь, оказывается, я некомпетентна! – передразнила его Вероника. – Что ж ты столько месяцев меня терпел, а? Еще и дифирамбы мне пел, какая я молодец и как без меня плохо!
– Да, терпел. Потому что твой брат был нашим основным спонсором, и он же дал тебе должность. Исключительно по этой причине. А теперь у нас будут другие спонсоры, и я лично прослежу, чтобы они не подсовывали нам истеричек с неустроенной личной жизнью. Да еще таких, которые в журналистике разбираются, как свинья в апельсинах.
Это был конец. Он не боялся оскорблять ее в лицо, и все с такой спокойной, неприятной улыбочкой, которая лучше всяких оскорблений говорила: ничего ты мне не сделаешь. Но Вероника все еще отказывалась смириться. Она профессионал, она много лет работает в журналистике. Наверное, Федор просто ей завидует. Конечно, завидует! Он всегда боялся, что она займет его место!
– Да ладно тебе, – бросила она. – Ты же все время трясся, как бы тебя не турнули! И до сих пор трясешься!
– Никто бы меня не тронул, – ответил главред спокойно. – Потому что я умею создать интересный журнал, а ты умеешь только придираться и мотать всем нервы.
– Ты журнал создаешь? Да я всю работу за тебя делала!..
– Которую я с большим трудом переделывал так, как должно быть, – закончил за нее Федор. – Извини, душа моя, но пользы от тебя не было никакой, кроме вреда. Поэтому тебе лучше уйти.
– Я никуда не уйду! Сволочь!
Она ничего не желала слушать, ничего, и как характерна для ее узкого, мелочного ума нынешняя позиция: виноваты все вокруг, а сама она вся в белом. Пора было поставить ее на место, причем как можно жестче. И Федор заранее наслаждался. Положительно, только ради таких моментов и стоит жить.
