Ему начинает казаться, что девочка как-то неестественно реагирует на ситуацию, и он намеревается повернуться уже прочь, плюнуть на эту затею с воспитанием чужих чад. Не то чтобы весь эпизод выглядит ординарным и рутинным, но девица не выражается матерно, и это уже определенный позитив при сложившихся обстоятельствах.
– Ты куда, дядька? – вдруг выкрикивает она ему вслед. – А ну стой, щас закричу!.. Насииильниииик!!!
Он замирает, оторопев. Девица визжит как ошпаренная. Мужчина поворачивается к ней и в этот момент замечает две или три тени, выскакивающие из-за гаражей. Один, судя по всему, продолжает застегивать на ходу ширинку.
– Леля, ты чего орешь?! – кричит одна тень, ближайшая к ним, сиплым подростковым басом, но, замечая рядом стоящего, как вкопанного, мужчину, обращается уже к нему: – Эй, дружбан, у тебя проблемы, что ли? А, друг? Лелька, чего он хотел?
– Пиво забрать! – выплескивает она слова сквозь зубы. – И потрахаться. Прикиньте, еще спросил, мол, у вас что ль перемена между уроками, типа перепихнуться с тобой успеем…
Все трое, замедляя движение, приближаются к мужчине. Напряжение в воздухе заметно нарастает, и мужчина неожиданно замечает, как у него учащается пульс и дыхание начинает вырываться из горла нервными толчками.
– Какая перемена, уроки давно кончились! – все же удивленно произносит сбитый с толку мужчина. – Сколько вам лет, молодые люди? – обращается он к ним. – Эта юная особа не совсем верно восприняла мое замечание. Вам бы тоже не следовало…
Удар приходится откуда-то сзади прямо по шее, а мгновением позднее – другой, уже по лицу, так, что от неожиданности он буквально прикусывает язык, а колени как-то сами подкашиваются, и его тело обмякает, опускаясь на сырую землю. Она пахнет весной: поздний апрель только-только начал высушивать газоны после затяжной и холодной в этом году зимы. Мужчина пытается инстинктивно придержать рукой очки, чтобы они не свалились при падении, – дорогие очки, на его кандидатскую зарплату не каждый год менять станешь! – но не успевает, и они слетают с его лица, больно черканув дужкой по виску. Старый, но крепкий еще виниловый портфельчик приземляется, как ему кажется, секундой позже – рядом, возле головы.
– Ыых! – вырывается у него непроизвольно.
На какой-то миг воцаряется тишина. Затем голос Лельки:
– Тычка, посмотри у него в карманах…
Мужчина пытается привстать на четвереньки, но кто-то грубо буквально втаптывает его голову носком своей обувки в мягкую апрельскую землю. Должно быть, это и есть Тычка.
– Лежи уже, филопед!
– Педофил, дурень!
– Сам дурень. Погляди, чо там в котомке у него.
Слышится шуршание. Курсовые работы третьего курса… никак нельзя их потерять, это же… люди работали, старались, многие ночами бороздили Интернет в поисках информации…
– Простите, молодые люди… – бормочет он, но прикушенный язык уже разбух и еле ворочается, так что изо рта несется нечленораздельная каша.
– Он что, пьяный? – спрашивает кто-то справа. – Посмотри в чемодане – может, бухло там есть еще? Эй, дядька, ты откуда такой идешь, веселый-то?
Мужчина чувствует, как его плащ обшаривают чужие руки. Там лежит его мобильный – найдут?
До него вдруг доносится шорох других приближающихся шагов, и мелькает надежда. Тут же пропадает, впрочем. На улице уже совсем темно. Голос Тычки:
– Гега, чего так долго-то, обосрался там, что ли? У этого ни фига нет – мелочь какая-то в карманах. Слышь, филопед, давай пять сотен, и мы забудем, что ты нашу Лелю хотел отбеременить. А то полицию позовем!
У него нет пяти сотен, и даже одной с собой нет. На работу берет только мелочь на табак, а обедом их кормят за счет университета в студенческой столовой.
– У меня нет столько, – намеревается произнести он, но с губ срывается что-то вроде «уиаэт-тоха».
«Наверно, губы разбили, или при падении… – мелькает в голове мужчины мысль, – а завтра лекция на механическом…»
– Да бухой совсем, чего с ним делать будем? Пусть валяется тут?
Неожиданно Леля выплескивает из себя:
– Он меня узнал! Сказал, из какого я класса. Не бухой, притворяется! Куда оставлять его, вы чего, офигели? Меня мои педры сразу подвесят, если узнают…
Воцаряется тишина. Новый голос – видимо, последнего подошедшего – произносит:
– А мобила-то хоть была у него?
Мужчину как током прошивает: он резко дергается, пытаясь приподнять голову и что-то сказать, но Тычка со всего маха вновь ударяет сверху по уху, и жертва снова затихает.
– Да вон, Нокиа древняя, – говорит другой подросток, обшаривавший ранее мужчине карманы. Тот же, кто копался в портфеле, тогда же и отшвырнул ненужный мусор в сторону обшарпанных баков, а теперь сидит на спортивном бревне, лениво покручивая крышку на пластиковой бутылке из-под пива: закрутит – раскрутит, закрутит – раскрутит… – Гега, он тебе ни к чему.
Гега, глядя издали в полумраке на старенькую трубку, усмехается:
– Надо ж! Я думал, что только мой чудик такой фигней пользуется, а их вон сколько еще по рукам ходит-то…
– Фи-и, выдумал! У моей бабки еще первый джи-эс-эмовый «Эриксон» с флэппом. Вот это гаджет, не поверишь! Он сейчас раритет, на толчее как твой смарт по цене потянет.
– Чего бубнишь-то – «как смарт потянет»! Выдумал еще!
– Да хватит уже. Давайте этого куда-нибудь определять. – Леля подходит к мужчине и боязливо тыкает его носком куда-то в бок. На лице девочки уже нет прежней злобы, а лишь одно неподдельное любопытство, почти детское.
Тот лежит неподвижно, сгруппировавшись всем телом в один комок, так что в сумерках кажется, будто и не человек вовсе, а куль простой, набитый чем-то. В голове у него еще стоит звон от последней тычки в ухо, и быстро нахлынувший было туман понемногу рассеивается, так что доносящиеся откуда-то сверху голоса постепенно снова фиксируются сознанием, хоть и отрывками:
– Да вон ту глыбу приподнять и опустить на голову… типа несчастный случай…
– …Оттащим к «трамвайке», а там уже судьба…
– Я в это не играю, вы долбанутые совсем, что ли…
– Да не ссы ты, никто его не видел… это же круче, чем в мониторе, это ж реалити, братан!
– Какой, блин, реалити!..
Мужчина приоткрывает глаза и старается различить лица или хотя бы силуэты. Он интуитивно оборачивается на голос, который слышал уже пятнадцать лет каждый день, который всегда любил и лелеял, и сейчас просто не может поверить, что это именно тот голос; боже, это как же возможно-то…
– Вон, зашевелился…
Отблеск фар проезжающей в стороне машины на миг выхватывает из темноты знакомые и до боли родные черты Георгия.
– Геша, сын, что с тобой? – безумно хочется прокричать. И тут он слышит родной голос:
