– Хорошо, вы все установили. Вам отныне тоже известен наш общий секрет. Сохраните же его.
– Брэдфилд!
– Ну, что еще?
– Кому вы желаете победы? Сегодня днем в Бонне на кого вы ставите? На Лео или на дешевого и ненадежного союзника?
Брэдфилд снова запустил двигатель.
– Дешевого и ненадежного! Неужто это единственный союзник, которого мы можем себе позволить! И только с ними у нас хватило смелости договориться. Мы же гордая нация, Брэдфилд! Но зато вы можете заполучить сейчас Карфельда на двадцать пять процентов дешевле, чем завтра, так? Ничего, что он нас ненавидит. Ему придется смириться. Люди меняются! И он постоянно размышляет о возможном союзе с нами. Вы отлично начали! Еще чуть подтолкни, и он на все согласится. Либо вы с нами, либо сами по себе. Либо принимаете участие в наших делах, либо выбываете из игры, – Брэдфилд сделал паузу, немного поколебавшись. – Или предпочтете стать швейцарским подданным?
И не удостоив собеседника больше ни словом, ни взглядом, он повел машину вверх по склону холма, свернул направо, и «ягуар» исчез на дороге, которая вела в старую часть Бонна. Тернер дождался, чтобы он скрылся из вида, и пошел назад вдоль берега реки к стоянке такси. И пока он шел туда, у него за спиной вдруг послышался невообразимый гвалт и топот. Возможно, это были самые тревожные и печальные звуки, какие он слышал в своей жизни. Колонны пришли в движение. Толпа медленно, настороженно, но угрожающе двинулась вперед – лишенное мозга серое чудовище, которое уже никакими силами невозможно было бы удержать на месте. За спинами демонстрантов, почти полностью скрытый туманом, высился любимый холм Чемберлена.
Эпилог
Брэдфилд шел впереди. Де Лиль и Тернер следовали за ним. Вечер только наступал, но улицы были практически свободны от транспорта. Казалось, в городе никто не двигался, кроме безмолвных, одетых в серое приезжих, группами шагавших по переулкам в сторону рыночной площади. Черные знамена, почти не колышась, двигались поверх этих приливных волн.
Бонн никогда прежде не видел таких лиц. Старые и молодые, растерянные и разгоряченные, сытые и голодные, умные, скучающие, управляемые и своенравные – все это были «дети Республики», которые на время объединились в единый легион, чтобы овладеть ее хлипкими бастионами. Среди них выделялись пришедшие из деревень в горах: темноволосые, непривычные к городским мостовым, принаряженные к случаю. Попадались клерки, эдакие диккенсовские бобы крэтчиты, взбодренные холодным воздухом. Местами толпа напоминала воскресный променад с его непременными пехотинцами – мужчинами в серых габардиновых костюмах и в таких же серых хомбургских шляпах. Некоторые несли флаги как будто стыдливо, словно давно стали слишком взрослыми для таких игрушек. Другие гордо вздымали над головами боевые знамена. Третьи просто влекли своих громадных черных воронов на рыночную площадь. Бирнамский лес пошел на Дунсинан
[30].
Брэдфилд приостановился, чтобы остальные поравнялись с ним.
– Зибкрон забронировал для нас места. Но мы должны выйти на площадь с верхней стороны. Надо пробиться сквозь толпу вправо.
Тернер кивнул, хотя с трудом расслышал сказанное. Он осматривался по сторонам, вглядывался в лица, в каждое окно, в витрины магазинов, в боковые улицы и аллеи. Однажды ему что-то померещилось и он уже вцепился в руку де Лиля, но тот человек уже успел затеряться в огромной массе людей, постоянно менявшей очертания толпе.
Не только сама площадь, но и все балконы, окна, магазины, любой участок, каждый уголок пространства был заполнен серыми плащами и белыми лицами, зелеными мундирами солдат и полицейских. Но они продолжали прибывать. Теперь уже и прилегавшие к площади улочки, даже темные проулки были забиты людьми, вытягивавшими шеи, чтобы разглядеть заготовленный для главного оратора помост, стремились увидеть своего лидера – безликие, они страстно выискивали единственное лицо, а в это время Тернер отчаянно искал среди них самих лицо человека, с которым никогда не встречался. Впереди перед установленными прожекторами на фоне неба, так за весь день и не определившего свою окраску, угрожающе свисали на проводах громкоговорители.
Он ничего не сможет сделать, с тоской подумал Тернер. Ему ни за что не пробиться достаточно близко сквозь такую плотную толпу. Но потом ему вспомнился голос Хейзел Брэдфилд: «У меня был младший брат. Когда он играл в регби, мог пробиться сквозь любую защиту». Примерно так звучала сказанная ею однажды фраза.
– А сейчас держитесь левее, – сказал Брэдфилд. – Надо добраться до гостиницы.
– Вы англичане? – послышался женский голос, словно дружески приглашавший к домашнему чаепитию. – У меня дочка живет в Ярмуте.
Но толпа увлекла ее дальше за собой. Частокол из свернутых и торчавших вверх копьями знамен преградил им путь. Знамена образовывали узкий круг, внутри которого собрались цыганским табором студенты, разведшие небольшой костер.
– Сожжем Акселя Шпрингера! – выкрикнул один из юнцов не слишком эмоционально, но другой разорвал на части какую-то книжку и бросил ее в пламя. Книга горела плохо, закашлявшись от удушливого дыма, прежде чем сгинуть в огне. Не стоило бы начинать жечь книги, подумал Тернер. В следующий раз на их месте могут оказаться люди. Группа девушек разлеглась на матрацах, и отсветы костра сочиняли из их красивых лиц настоящие поэмы.
– Если вдруг разминемся, встречаемся на ступенях перед входом в «Штерн», – раздавал инструкции Брэдфилд.
Его слова услышал какой-то мальчишка и бросился к ним, подначиваемый приятелями. Две девушки уже кричали по-французски:
– Вы англичане!
И паренек тоже завопил, хотя его подростковое лицо нервно кривилось:
– Английская свинья!
Вновь услышав девичьи голоса, он неловким жестом просунул маленький кулачок сквозь частокол знамен. Тернер успел проскочить. Удар пришелся в плечо Брэдфилду, но он не обратил на него никакого внимания. Толпа внезапно и самым таинственным образом поредела перед ними, расступилась, и показалось здание мэрии в дальнем конце площади. Оно выглядело как сцена из первого сна в рождественскую ночь. Волшебное нагромождение в стиле барокко, окрашенное в конфетно-розовые и купечески золотые тона. Магическое видение стиля и элегантности, смешение шелка и филиграни, залитое почти реальным солнечным светом. Образ латинской блестящей роскоши, место, где так никогда и не сыгранные де Лилем менуэты заставили бы растаять сердца всех этих бюргеров. Слева возвышался помост, погруженный во мрак за световой завесой прожекторов, направленных на мэрию. И эшафот ждал своего часа, как палач дожидается появления короля, чтобы только потом взяться за свое черное дело.
– Герр Брэдфилд? – спросил детектив с очень бледным лицом.
Он по-прежнему оставался в том же кожаном плаще, который был на нем тем утром в Кёнигсвинтере, но во рту у него зияла пустота там, где прежде были два передних зуба. Луноподобные лики его коллег невольно повернулись при звуке названного имени.
