– Хорошо. Давайте сначала проделаем основную работу, – сказал я. – Чтобы в ОП меня опять не обвинили в хождении вокруг да около. Итак. Стали ли вы, Сирил, членом коммунистической партии с тех пор, как в последний раз беседовали с нашим представителем, или удержались от подобного шага?
– Я этого не сделал.
– Не вступили или не удержались?
Он ухмыльнулся намного шире:
– Первое. Вы мне нравитесь, Нед. Умею ценить людей с чувством юмора. И неизменно ценил. Вот чего так не хватает на моем нынешнем месте работы. По части юмора я склонен считать «Танк» выжженной пустыней.
– Не присоединились ни к каким обществам дружбы или борцам за мир? – продолжал я, не опасаясь его разочаровать. – К организациям «попутчиков»? Не стали завсегдатаем какого-либо клуба гомосексуалистов или других, находящихся вне пределов общепринятых норм объединений? У вас не сформировалось в последнее время тайного пристрастия к юным мальчикам из церковных хоров, не достигшим совершеннолетия, я имею в виду?
– Одно «нет» на все вопросы сразу, – ответил Фрюин, теперь уже улыбаясь во весь рот.
– Не наделали долгов, принуждающих вас жить, превышая размер доходов? Не взялись содержать, к примеру, рыжеволосую красавицу, обеспечивая ей образ жизни, к какому она прежде не привыкла? Не приобрели «феррари», пусть даже в рассрочку?
– Мои потребности остаются такими же скромными, какими были всегда. По натуре я не материалист и не предаюсь излишествам, как вы могли уже заметить сами. Если быть до конца откровенным, то я питаю к материализму глубокое отвращение. Уж слишком много развелось в наши дни любителей материальных ценностей. Чересчур много.
– И на остальные вопросы ответ тоже отрицательный?
– Да, на все.
Теперь я писал почти безотрывно, делая вид, что ставлю пометки в воображаемом списке.
– Что ж, значит, вы не станете продавать секретную информацию за деньги, – бросил я ремарку, переворачивая страницу и проставляя еще пару галочек. – И вы не занялись изучением иностранного языка, не получив сначала письменного разрешения руководства своего отдела? – Мой карандаш снова ненадолго завис в воздухе. – Санскрита? Иврита? Урду? Сербохорватского? – перечислял я. – Русского?
Он вдруг замер в совершенной неподвижности, пристально глядя на меня, но я не подавал вида, что заметил это.
– Готтентотского? – продолжал я спокойно. – Эстонского?
– С каких пор это попало в список? – спросил Фрюин агрессивным тоном.
– Готтентотский язык?
Мне пришлось немного подождать.
– Вопрос о языках вообще. Знание иностранного языка не может считаться недостатком. Это достоинство, профессиональный плюс. Личное достижение для любого сотрудника! Разве так уж необходимо рассказывать обо всех своих достоинствах, чтобы пройти рядовую проверку?
Я откинул голову назад, имитируя раздумье.
– Приложение к процедуре проверки от пятого ноября тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года, – произнес я затем, якобы вспомнив документ. – Мне трудно забыть эту дату. День, когда устраивают салют. Тогда был разослан специальный циркуляр во все отделы, включая и ваш, с распоряжением непременно получать письменное разрешение начальства перед тем, как поступать на курсы иностранных языков. Рекомендовано комитетом по юридическим вопросам, утверждено кабинетом министров.
Он повернулся ко мне спиной.
– Я считаю этот вопрос совершенно не относящимся к области юриспруденции, а потому категорически отказываюсь отвечать на него. Так и запишите.
Я выпустил облачко трубочного дыма.
– Я же просил, чтобы вы это записали!
– Не советую так поступать, Сирил. На вашем месте я бы не стал. Вами будут недовольны.
– Ну и пусть.
Я сделал очередную затяжку.
– Хорошо. В таком случае задам вам вопрос так, как сформулировали его для меня в штаб-квартире, идет? «Что за абсурдную игру затеял Сирил со своими приятелями Борисом и Ольгой? – так они выразились. – Спросите у него об этом, и посмотрим, как он выкрутится».
Все еще не поворачиваясь ко мне лицом, он принялся хмуро осматривать комнату, словно призывая окружавший его отполированный до блеска мирок в свидетели моей невероятной тупости, безмерного невежества. Я ждал, что далее последует взрыв эмоций. Но он лишь посмотрел на меня с обидой и упреком. Мы же друзья, говорил его взгляд, а ты, оказывается, способен на подобное обращение со мной. И, как часто бывает в минуты стресса, когда мозг может одновременно вызвать в памяти множество образов, я вдруг увидел перед собой не Фрюина, а машинистку, которую когда-то допрашивал в нашем посольстве в Анкаре. Вспомнил момент, когда она внезапно закатала рукав свитера, вытянув руку, и показала мне свежие ожоги от сигарет на коже, которые нанесла себе сама в ночь накануне допроса. «Вам не кажется, что вы уже заставили меня достаточно сильно страдать?» – спросила она. Но только страдать ее заставил вовсе не я, а двадцатипятилетний польский дипломат, которому она выдала все известные ей секреты.
Я вынул трубку изо рта и ободряюще рассмеялся:
– Бросьте, Сирил! Разве Борис и Ольга не два персонажа курса русского языка, изучением которого вы занялись втайне от всех? Они вместе делают уборку в квартире, ездят погостить на дачу к тете Тане, все в таком духе. Вы слушаете стандартные уроки русского языка по «Радио Москвы». Пять дней в неделю в шесть часов утра ровно, так меня информировали. «Спросите, почему он учит русский язык втихаря». Вот я вас и спрашиваю. Только и всего.
– Им и не положено было знать, что я слушаю этот курс, – пробормотал он, все еще обдумывая возможный скрытый смысл вопроса. – Чертовы ищейки! Это мое личное дело. Лично мной избранное и приватно осуществленное. А они могут катиться к дьяволу. Да и вы тоже.
Я рассмеялся, хотя меня откровенно выгоняли.
– А вот это уже лишнее, Сирил. Правила вам известны не хуже, чем мне. И совсем не в вашем стиле игнорировать распоряжения и инструкции. Как и не в моем. Русский язык – это русский язык, и доложить куда следует необходимо. Осталось выполнить формальности в письменном виде. Это правило не мной придумано. Мне отдают приказы, как и всем нам.
Я снова был вынужден разговаривать с его спиной. Он нашел для себя укрытие в глубине эркера, глядя на прямоугольник земли в саду.
– Как их зовут? – спросил он жестко.
– Ольга и Борис, – терпеливо повторил я.
Это наконец вывело его из себя.
– Я спрашиваю о людях, отдающих вам приказы, идиот! Я собираюсь подать на них жалобу! Следят за своими, вот чем они занимаются. Будь я проклят, если такие грубые приемы еще допустимы в наши дни! Откровенно говоря, я и вас виню в том же. Так как их зовут?
Я не отвечал. Для меня было даже предпочтительнее, чтобы гнев постепенно накапливался в нем.
