Он расправил рыхлые плечи и словно исполнился величия, рассматривая себя как личность, умеющую подняться над неприятностями.
– Ну, что теперь? – спросил он, когда мы вернулись в гостиную.
Мы закончили. Оставалось лишь получить несколько ответов и составить список выданной им противнику информации.
Да, мы закончили, но именно я сам, а не Фрюин, пытался отсрочить последний шаг. Сидя на валике дивана, он отвернулся от меня, широко улыбаясь и подставляя длинную шею под лезвие ножа. Но он ждал удара, который я отказывался наносить. Его круглая лысая голова откинулась назад, а он сам отклонился от меня, будто предлагая: «Сделай это сейчас, бей сюда». Но я не мог себя заставить. Даже не двинулся в его сторону. В руке я держал блокнот с написанным для него текстом, и ему достаточно было поставить подпись, чтобы уничтожить себя. Но я не шевелился. Я чувствовал, что вошел в его глупейшее положение. Хотя какое это было положение? Считалась ли любовь идеологией? Стала ли лояльность своего рода политической партией? Или в нашем стремлении разделить мир мы разделили его неверно, не сумели заметить, что реальное сражение развернулось между теми, кто все еще находился в поиске, и теми, кто в стремлении к победе довел себя до самого низкого и уязвимого состояния полнейшего равнодушия? Я был на грани уничтожения человека за его любовь. Я заставил его подняться по ступенькам эшафота, делая вид, что мы просто совершаем вместе воскресную прогулку.
– Сирил!
Мне пришлось окликнуть его по имени дважды.
– Да, в чем дело?
– На меня возложена обязанность получить подписанное вами признание.
– Можете сообщить в штаб-квартиру, что я лишь содействовал углублению взаимопонимания между двумя великими нациями, – сказал он, пытаясь мне помочь. У меня даже возникло ощущение его готовности сделать все за меня, будь у него такая возможность. – Сообщите, как я пытался положить конец бессмысленной и беспричинной вражде, какую наблюдал много лет в «Танке». Это должно их утешить.
– Думаю, от вас ожидают услышать нечто подобное, – сказал я. – Но только в данном деле присутствует нечто большее, чем вы воображаете.
– Кроме того, передайте, что я желал бы получить новое назначение. Мне очень хочется покинуть «Танк» и дотянуть до пенсии, не работая с секретными документами. Согласен на понижение. Давно принял такое решение. У меня отложено немного денег. Я не тщеславен. А смена работы лучше отпуска, поверьте мне. Куда вы, Нед? Туалет в другой части дома.
Я направлялся к входной двери. Меня влекло к здравому смыслу и к бегству отсюда. Казалось, весь мой мир ужался до размеров этой жуткой комнаты.
– Возвращаюсь в офис, Сирил. На час или чуть больше. Я не могу извлечь ваше признание, как фокусник из шляпы, понимаете? Оно должно быть правильно составлено на специальных бланках и все такое. Плевать на уикенд. Сказать по правде, никогда не любил выходных. Они как дыры во вселенной, эти уикенды, если хотите знать мое мнение, которое я стараюсь держать при себе. – Почему я вдруг заговорил с его интонациями? – Не беспокойтесь, Сирил. Я сам найду выход. А вам лучше отдохнуть.
Я стремился сбежать до их появления. Глядя за спину Фрюина, я уже видел, как Монти и пара его ребят выбирались из грузового фургона, а к дому подъехала черная полицейская машина, потому что сама наша Служба, слава богу, не имела права производить аресты.
Но Фрюин продолжил говорить, как умирающий вдруг вновь произносит что-то, когда ты считаешь, что он уже покойник.
– Меня ни в коем случае нельзя оставлять одного, Нед. Ни за что нельзя, поймите же! Я ничего не смогу объяснить незнакомцу, как объяснил вам, Нед. Второй раз не получится. На такое никто не способен.
Я услышал звуки тяжелых шагов по гравию, потом звонок в дверь. Фрюин повернулся, и его взгляд встретился с моим. Я видел, как до него начинает доходить истина, как он отметает ее, все еще не веря, но понимание ситуации опять возвращается к нему. Я так и не отводил от него глаз, пока открывал дверь. Рядом с Монти стоял Палфри. За ними высились двое полицейских в мундирах и человек по фамилии Редман, более известный под кличкой Бедлам, поскольку он представлял приписанную к Службе группу мозгоправов.
– Блестящая работа, Нед, – пробормотал Палфри торопливым шепотом, когда остальные устремились в дом. – Превосходная операция. Ты получишь за нее медаль, уж я позабочусь об этом.
На Сирила надели наручники. Мне как-то и в голову не приходило, что это потребуется. Ему сковали руки за спиной, отчего подбородок у него задрался. Я проводил его до микроавтобуса и помог сесть, но к тому моменту он уже обрел некий независимый источник чувства собственного достоинства, и его совсем не волновало, чья рука поддерживала под локоть.
– Не каждому под силу расколоть обученного Модряном шпиона между завтраком и обедом, – сказал Берр тоном полнейшего удовлетворения. Мы наслаждались тихим ужином в «Чиккониз», куда он настойчиво пригласил меня тем же вечером. – Наши дорогие друзья по ту сторону парка просто вне себя от ярости, раздражения, возмущения и зависти, что тоже совсем неплохо.
Но его слова доносились до меня из мира, который я решил на время покинуть.
– Он сам раскололся, – лишь заметил я.
Берр окинул меня острым взглядом:
– Ни за что с вами не соглашусь, Нед. Я еще не видел более тонко разыгранной партии. Вам пришлось стать шлюхой. Без этого было нельзя. Мы все шлюхи. Но только платим за себя сами. И скажу откровенно: с меня довольно вашей меланхолии. Сидите там у себя на Нортумберленд-авеню мрачный, как грозовая туча, застрявший между двумя женщинами. Если не можете принять решения, это тоже в некотором роде решение. Бросайте свой маленький роман на стороне и возвращайтесь к Мейбл, вот вам мой совет, хотя он вам ни к чему, как я погляжу. На прошлой неделе я тоже вернулся к жене. Вышло чертовски паршиво.
И вопреки своему настроению я вдруг понял, что смеюсь.
– А лично мое решение таково, – продолжал Берр, великодушно согласившись на предложение подать ему еще одну огромную порцию пасты. – Вы оставите свой угрюмый образ жизни, как оставите и отдел дознания, где, с моей точки зрения, вы предавались нарциссическому самосозерцанию слишком долго. Вам пора переселиться на Пятый этаж и заменить Питера Гиллама на посту главы моего секретариата. Это подойдет для вашего кальвинистского мировоззрения, а мне поможет избавиться от неописуемо ленивого подчиненного.
Я выполнил все, что он предложил. Абсолютно все. Не потому, что предложения исходили именно от него, а потому, что он уловил направление моих мыслей. Уже следующим вечером я поставил Салли в известность о своем решении, и горечь расставания сослужила мне по крайней мере в чем-то добрую службу – помогла отвлечься от воспоминаний о Фрюине. Еще несколько месяцев по ее просьбе я продолжал отправлять ей письма из Танбридж-Уэллса, но это стало так же трудно, как писать домой из школы-интерната. Салли оказалась последним из того, что Берр окрестил моими маленькими романами. Возможно, я вообразил, что если сложить их вместе, они заменят одну действительно большую любовь.
