Де Лиль откинулся назад с откровенным облегчением.
– Если вы хотите встретиться с Прашко… – начал он.
– Нет, не переживайте. На нежелательность подобной встречи мне уже успели указать. – Тернер сделал глоток из бокала. – Но кто-то сумел предупредить Лео. Кто-то явно предостерег его. И он слетел с катушек. Он знал, что время его истекает, и именно поэтому прихватил с собой все подвернувшееся под руку. Брал все подряд. Письма, папки… А когда дошло до дела, не потрудился даже попросить отпуск.
– Роули все равно не дал бы ему отпуска. Только не в нынешней ситуации.
– Отпуск по семейным обстоятельствам. Его он получил легко, хотя и задним числом. Первое, что пришло Брэдфилду в голову.
– А тележку тоже прихватил он?
Тернер не ответил.
– Думаю, он, кроме того, утащил у меня прекрасный электрический обогреватель. Уж в Москве он ему наверняка пригодится. – Де Лиль еще глубже погрузился в кресло. Небо над ними сияло голубизной, солнце жарило так горячо, словно они сидели под стеклом. – Что ж, если это так, то придется купить новый.
– Его кто-то спугнул, – продолжал Тернер. – Единственно возможное объяснение. Он запаниковал. Вот почему я подумал о Прашко, понимаете? У него в прошлом были левацкие взгляды. «Попутчик» – такое слово использовал Роули. И он был старым приятелем Лео. Они всю войну провели вместе в Англии.
Он поднял взгляд к небу.
– Вы готовы выдвинуть версию, – пробормотал де Лиль. – Я уже чувствую, как она вертится у вас на языке.
– Они вернулись в Германию в сорок пятом. Одно время служили в армии. Потом разошлись. Выбрали разные пути: Лео остался британцем и взял на себя известную нам работу, а Прашко принял немецкое подданство, занявшись политикой в Германии. Они представляли собой крайне полезную пару как глубоко внедренные агенты, должен отметить. Быть может, они действительно участвовали в одной и той же игре… Завербованные кем-то еще в Англии, когда Россия была нашим союзником. Затем стали постепенно ослаблять связи между собой. Стандартный прием, если хотите знать. Уже не очень безопасно тесно общаться друг с другом… Лучше сделать так, чтобы их не видели больше вместе и забыли об их прежней дружбе. Но тайком они продолжали поддерживать контакты. И вот однажды Прашко получает сообщение. Всего несколько недель назад. Совершенно неожиданную информацию. Причем, быть может, он узнал обо всем случайно. Услышал пересуды боннских сплетников, от которых ничего не укроется, чем вы так гордитесь: Зибкрон напал на след. Какая-то старая ниточка вылезла наружу, кто-то заговорил, их предали. Или, быть может, речь шла об одном только Лео. Пакуй чемоданы, передает он ему, забирай все, что сможешь, и уноси ноги.
– Какой у вас восхитительно извращенный ум, – сказал де Лиль без тени иронии. – Какой отвратительный, но изобретательный способ мыслить!
– Проблема в том, что это пока мало помогает.
– И то верно, мало. Рад, если вы сами это понимаете. Прежде всего Лео не стал бы паниковать. Совершенно не в его характере. Он всегда умел держать себя в руках. И пусть это прозвучит глупо, но он любил нас. Очень сдержанно, но любил. Он был нашим человеком, Алан. Не их, а нашим. От жизни он ждал ужасающе малого. Шахтерская лошадка. Так я воспринимал его, видя в наших проклятых конюшнях на первом этаже. Даже поднявшись наверх, он словно принес с собой оттуда немного мрака. А люди между тем находили его веселым малым. Душа нараспашку. Таких нынче принято называть экстравертами…
– Никто, с кем я беседовал прежде, не считал его веселым.
Де Лиль повернулся и посмотрел теперь на Тернера с неподдельным интересом.
– Неужели никто? Меня только что посетила жуткая мысль. Значит, каждый из нас думал, что другой смеется. Как клоуны, разыгрывавшие трагедию. Это очень прискорбно, – сказал он.
– Хорошо, – согласился Тернер. – Он не был правоверным. Но мог быть им в молодости, верно?
– Мог.
– А потом он впадает в спячку… То есть его совесть впадает в спячку, вот что я имею в виду…
– Ну, конечно.
– Пока Карфельд не пробуждает ее снова. Своим возрожденным национализмом… Уничтоженный враг возникает опять… И он просыпается от громкого стука. «Эй, что здесь происходит?» И ему кажется, будто все начинается заново. Он не раз говорил людям: история повторяется.
– По-моему, это фраза из сочинений Маркса: «История повторяется дважды. Первый раз как трагедия, а во второй раз в виде фарса». Слишком остроумно для немца. Хотя должен признаться: на фоне Карфельда даже коммунизм выглядит более привлекательной перспективой.
– Каким же он был? – упорствовал Тернер. – Каким он был на самом деле?
– Лео? Бог ты мой, а что можно сказать о каждом из нас?
– Вы его знали, а я – нет.
– Надеюсь, вы не устроите мне допроса? – спросил де Лиль лишь отчасти в шутку. – Будь я проклят, если оплачу ваш ленч, а вы тем временем разоблачите меня.
– Брэдфилду он нравился?
– Назовите мне хотя бы одного человека, который нравится Брэдфилду.
– Но он достаточно пристально следил за ним?
– За его работой – несомненно. Там, где это имело значение. Роули – настоящий профессионал.
– Но ведь он еще и римский католик, верно?
– Боже милостивый, – воскликнул де Лиль снова с неожиданной для него горячностью, – какие ужасные слова вы произносите! Нельзя делить людей на группы подобным образом. Это глубоко ошибочно. В жизни не бывает строго определенного числа ковбоев и адекватного количества краснокожих индейцев. И менее всего – в дипломатической жизни. А если вы с этим не согласны, вам лучше сменить занятие. – Он откинул назад голову и закрыл глаза, словно хотел, чтобы солнце вернуло ему силы. – В конце концов, – продолжал он, восстановив душевное равновесие, – именно это вы и пытаетесь поставить Лео в вину, не так ли? Тот факт, что он однажды связал себя с верой в нечто ошибочное, проникся некой глупой религией. Но его бог мертв. Нельзя воспринимать такие вещи двойственно. От этого уже отдает чуть ли не Средневековьем.
И он снова погрузился в молчание человека, довольного тем, как сумел выразить свою мысль.
– У меня, конечно, есть свой взгляд на Лео, – заговорил он после паузы. – Вот вам кое-что для вашего маленького блокнота. Интересно, какие выводы вы сделаете из моего рассказа? Однажды прекрасным зимним днем, но уже ближе к вечеру, я закончил участие в скучнейшей немецкой конференции, и поскольку было только половина пятого, а заняться мне больше оказалось совершенно нечем, то решил прокатиться на машине по холмам позади Годесберга. Солнце, морозец, немного снега, легкий ветер… Так я воображал восхождение на Небеса. И вдруг там оказался Лео. Бесспорно, несомненно, определенно это был Лео, закутанный до ушей в черную балканскую куртку из овчины и в одной из этих ужасных фетровых хомбургских шляп, какие носят члены Движения. Он стоял у края футбольного поля, смотрел, как мальчишки гоняют мяч, и курил маленькую сигару из тех, что вызывали столько жалоб.
