– Ни с того ни с сего янки почувствовали необходимость в национальной самоидентификации. Так почему было не попробовать найти ее хотя бы отчасти в Восточной Германии, например? Все готовы драться за треклятых черномазых. Всех тянет воевать в джунглях. Быть может, нам стоит сожалеть, что мы не носим юбки из страусиных перьев?
Казалось, теперь он провоцировал Ванделунга, но ничего не добился: серая кожа старого голландца оставалась ровной и гладкой, как крышка гроба, и ничто уже не способно было заставить ее сморщиться.
– Быть может, это плохо, что в Берлине не растут пальмы? – Зааб сделал паузу, чтобы выпить. – Вьетнам – это полное дерьмо. Но хотя бы на этот раз янки не посмеют заявить, что первыми начали мы, – добавил он с заметным оттенком жалости к себе в голосе.
– Война – очень скверная штука, – захихикала графиня. – Мы лишились всего. – Но она заговорила слишком поздно.
Занавес уже поднялся. И герр Людвиг Зибкрон пожелал взять главную роль на себя, обозначив свое намерение тем, что отложил серебряные щипцы в сторону.
– Откуда же вы сами будете, мистер Тернер?
– Из Йоркшира. – И после паузы добавил: – Войну провел в Борнмуте.
– Герра Зибкрона интересует, из какого вы ведомства, – резко вмешался Брэдфилд.
– Из Министерства иностранных дел, – ответил Тернер, – как и все присутствующие с нашей стороны.
И бросил на него через стол совершенно невозмутимый взгляд. В белесых глазах Зибкрона не читалось ни осуждения, ни одобрения.
– А можем ли мы поинтересоваться, какой отдел министерства имеет счастье держать у себя на службе мистера Тернера?
– Отдел исследований.
– Он, кроме того, известный альпинист, – вставил словечко откуда-то издалека Брэдфилд, а куколка зашлась от приступа почти сексуального удовлетворения.
– Die Berge!
[16]
Краем глаза Тернер заметил, как одна из фарфоровых ручек тронула край декольте, словно дама готова была от восторга сорвать с себя платье.
– Карл Хайнц…
– В будущем году, – шепотом заверил ее Зааб. – В будущем году мы непременно отправимся в горы. – А Зибкрон улыбнулся Тернеру, как будто приглашая вместе посмеяться над этой шуткой.
– Однако мы сейчас на равнине, мистер Тернер. Вы ведь остановились в Бонне?
– В Годесберге.
– В отеле, мистер Тернер?
– Да, в «Адлере». Номер десять.
– И какие же, интересно знать, исследования можно проводить из десятого номера отеля «Адлер»?
– Людвиг, друг мой любезный, – снова вмешался Брэдфилд с напускной, но не лишенной основания веселостью. – Ты же с первого взгляда умеешь распознавать шпионов. Алан – наша Мата Хари. С ним в постели развлекается весь кабинет министров.
Выражение лица Зибкрона говорило, что слишком долго смеяться не стоит, но он дождался, пока оглушительный хохот за столом улегся.
– Алан, – повторил он негромко. – Алан Тернер из Йоркшира, сотрудник исследовательского отдела британского Министерства иностранных дел и знаменитый альпинист, остановившийся в отеле «Адлер». Вы должны простить мое любопытство, мистер Тернер. Мы все сейчас в Бонне находимся в постоянном нервном напряжении. А я грешным делом взял на себя ответственность за охрану британского посольства и потому питаю естественный интерес ко всем, кого защищаю. О вашем прибытии сюда было, несомненно, доложено куда следует, не так ли? Я, видимо, пропустил эту сводку.
– Мы занесли его во временный штат как технического работника, – вмешался Брэдфилд, теперь уже откровенно раздраженный допросом, устроенным при его гостях.
– Весьма разумное решение, – сказал Зибкрон. – Это гораздо проще, чем сотрудник исследовательского отдела. Он занимается исследованиями, а числится простым техником. Впрочем, разве не все ваши техники в той или иной степени участвуют в исследованиях? Предельно простая организация дела. Но, как я полагаю, ваши исследования носят сугубо практический характер. Вы статистик? Или настоящий ученый?
– Исследования общего характера.
– Общие исследования. Поистине миссия для настоящего католика. Так вы к нам надолго?
– На неделю. Быть может, чуть дольше. Все зависит от того, насколько быстро удастся завершить проект.
– Исследовательский проект? А! Стало быть, определенный проект у вас все-таки имеется. А я уже вообразил, что вы приехали кому-то на смену. К примеру, Эвану Уолдеберу. Он занимался исследованиями в области коммерции. Верно, Брэдфилд? Или Питеру Маккриди, изучавшему развитие науки. Или Хартингу. Вы случайно не замещаете Лео Хартинга? Такая жалость, что он уехал. Один из ваших старейших и наиболее ценных сотрудников.
– О, кстати, о Хартинге! – встрепенулась миссис Ванделунг, услышав знакомое имя, и сразу стало ясно: ей есть что сказать по этому поводу. – Вы знаете, какие о нем ходят слухи? Хартинг беспробудно пьет в Кёльне. Будто бы он запойный, понимаете?
Ей доставляло удовольствие таким образом привлечь к себе наконец общее внимание.
– Всю неделю он носит почти ангельские крылья, играет на органе и поет как истинный христианин, но по выходным отправляется в Кёльн и дерется там с немцами. Он в точности как Джекил и Хайд, уверяю вас. – Она снисходительно рассмеялась. – Да, он очень порочен. Роули, вы помните Андре де Хоога? Должны помнить. Он слышал эту историю от местных полицейских: Хартинг устроил в Кёльне страшное побоище. В ночном клубе. А причиной была какая-то женщина легкого поведения. О, Хартинг – весьма загадочная личность, скажу я вам. Но только теперь больше некому играть на органе.
Откуда-то из тумана донесся вновь заданный Зибкроном вопрос.
– Нет, я никого не замещаю, – ответил Тернер и услышал слева от себя голос Хейзел Брэдфилд, уверенный, но чуть вибрировавший от невозможности выплеснуть злость.
– Миссис Ванделунг, вы же знаете наши глупые английские традиции? Когда начинаются чисто мужские разговоры и шутки, женщинам положено удалиться.
С огромной неохотой дамы покинули столовую. Маленькая миссис Зааб особенно расстроилась, расставаясь с мужем, поцеловала его в шею и взяла слово не пить без нее слишком много. Графиня заявила, что в Германии после плотной еды непременно подают коньяк: он способствует пищеварению. Только фрау Зибкрон вышла, ни на что не жалуясь. Это была тихая, молчаливая красавица, вскоре после замужества понявшая, что за любые возражения приходится слишком дорого платить.
Брэдфилд у стойки бара возился с лафитниками и серебряным подносом для бокалов. Венгры принесли кофе в кувшине работы Эстер Бейтман, украсившем своим неброским великолепием конец стола, где прежде сидела Хейзел. Тщедушный мистер Ванделунг, погрузившись в воспоминания, расположился у французского окна, глядя вдоль уходившей вниз темной лужайки на огни Бад-Годесберга.
