– Предполагаю, он никогда не упоминал при вас о Маргарет Эйкман, так? Понимаете, он собирался на ней жениться. Она была единственной женщиной, кого он любил по-настоящему.
– Он никогда никого не любил, кроме меня.
– Но о ней и словом не обмолвился? Зато другим рассказывал о ней, понимаете? Почти всем, кроме вас. Именно она была самой большой любовью в его жизни!
– Я вам не верю! Не верю!
Он открыл дверь машины с ее стороны и склонился над ней:
– С вами ведь все в порядке, верно? Вас же не разубедить. Он любил только вас. Пусть весь мир провалится в тартарары, только никто не должен отнимать у вас этого маленького мальчика!
– Да, я уверена. Его любовь ко мне была подлинной. Я сама сделала ее подлинной. И он искренен во всем, чем бы ни занимался. То время принадлежит нам, и я не позволю вам все испортить. Ни вам, ни другим. Он нашел меня.
– А что еще он нашел?
Самым чудесным образом мотор ее машины сразу завелся.
– Он обрел меня, а то, что обнаружил там, стало лишь дополнением, второй частью, необходимой, чтобы он снова начал жить.
– Там? Там – это где же? Куда он отправился? Скажите мне! Вы знаете! Что он вам сказал?
Она уехала, ни разу не оглянувшись, но ехала медленно, поднимаясь вверх по лужайке перед отелем, и скоро скрылась в мареве ночных огней.
«Опель» тоже тронулся с места, всегда готовый следовать за ней. Тернер подождал, пока он не проедет мимо, а потом бегом бросился к шоссе и поймал такси.
Стоянка перед посольством оказалась переполнена. Охрану у ворот удвоили. И снова «роллс-ройс» посла был припаркован перед входом, как старинный корабль перед отплытием в самый разгар шторма. Взбегая по ступенькам с развевавшимися полами плаща, Тернер уже держал ключ в руке.
Глава 15. «Священная нора»
Два королевских курьера замерли перед стойкой, их черные кожаные сумки свисали, как парашюты, закинутые сзади поверх кителей.
– Кто из дипломатов сейчас на дежурстве? – порывисто спросил Тернер.
– А я-то думал, вы уже уехали, – сказал Гонт. – Вчера в семь часов вечера, так мне…
Кожа заскрипела, когда курьеры потеснились у стойки, чтобы дать ему подойти ближе.
– Мне нужна связка ключей.
Только сейчас Гонт разглядел раны на лице Тернера, и его глаза расширились.
– Позвоните ночному дежурному. – Тернер сам снял трубку и протянул ее Гонту через стойку. – Попросите его спуститься вниз с ключами. Быстро!
Гонт пытался возражать. Вестибюль чуть покачнулся, но быстро обрел равновесие. Тернер немного послушал тупое валлийское нытье, в котором жалобы перемешались с попытками грубой лести, а потом грубо схватил Гонта за воротник и затащил в темный коридор.
– Если не сделаете то, что вам приказано, я устрою, чтобы вы получили назначение в такое место, где еще при жизни будете гореть в аду.
– Но ключи никто не уносил, послушайте же меня.
– Где они?
– У меня. В сейфе. Но только я не могу выдать их вам без письменного разрешения, и вы прекрасно это знаете!
– Мне не нужны сами ключи. Я хочу, чтобы вы пересчитали их, только и всего. Пересчитайте эти треклятые ключи, понятно?
Курьеры, привыкшие вести себя профессионально сдержанно, беседовали, понизив голоса, смущенные неловкой ситуацией, но возглас Тернера обрубил их разговор, как острое лезвие топора:
– Сколько ключей должно быть в связке?
– Сорок семь.
Подозвав к себе более молодого охранника, Гонт открыл сейф, встроенный в угол, и достал оттуда уже знакомую Тернеру связку ярко блестевших медных ключей. Поневоле привлеченные любопытством, королевские гонцы смотрели, как крупные пальцы шахтера с прямоугольными ногтями отщелкивали каждый ключ, как косточку на бухгалтерских счетах. Он пересчитал их один раз, а потом – второй, передав затем молодому человеку для проверки. Тот произвел собственный подсчет.
– Ну, так что же?
– Сорок шесть, – угрюмо сказал Гонт. – Без сомнений.
– Сорок шесть, – эхом повторил юнец. – Одного не хватает.
– Когда их пересчитывали в последний раз?
– Едва ли кто-то сейчас вспомнит, – пробормотал Гонт. – Ими просто пользовались изо дня в тень, вот и все.
Тернер указал на новую, свежепокрашенную решетку, закрывавшую дверь на лестницу, которая вела в подвал.
– Как мне туда попасть?
– Я же вам уже сказал. Ключ есть только у Брэдфилда. Это решетка на случай чрезвычайных ситуаций. Охранники не отвечают за нее и не могут открыть сами.
– Как же туда приникают, например, уборщицы? Или тот же истопник?
– Вход в бойлерную расположен в другом месте. Но после событий в Бремене там тоже установили решетку. До печи можно добраться по внешней лестнице, но дальше оттуда не попасть – все заперто. – Гонт выглядел теперь явно испуганным.
– Но должна же быть пожарная лестница или служебный лифт.
– Задняя лестница действительно есть, но и она теперь на запоре. Замок висит.
– А где ключ от него?
– У Брэдфилда. Как и ключ от лифта.
– И куда ведет та лестница?
– До верхнего этажа.
– То есть до вашей квартиры?
– Даже если и так, что с того?
– Спрашиваю еще раз: она ведет до вашей квартиры или нет?
– Почти до нее.
– Покажите мне.
Гонт посмотрел в пол, переведя взгляд на молодого охранника, потом на Тернера и снова на юнца в мундире охраны. Затем с большой неохотой вложил связку ключей в руку молодого коллеги и, не сказав курьерам больше ни слова, быстро повел Тернера вверх по лестнице.
Дело вполне могло происходить и днем. Все светильники были включены, двери распахнуты. Секретари, клерки и дипломаты метались вдоль коридоров, не обращая на них никакого внимания. Все только и говорили о Брюсселе. Название города произносилось громко и шепталось как пароль. Оно срывалось с каждого языка, выстукивалось пишущими машинками, как будто даже читалось, выведенное по трафаретам на стенах, и звучало в телефонных звонках. Они поднялись пролетом выше к короткому коридору, где пахло как в плавательном бассейне. Порыв холодного сквозняка налетел откуда-то слева. На двери перед ними висела табличка: «Охрана канцелярии. Частное помещение», а ниже прикрепили другую: «Мистер и миссис Дж. Гонт, посольство Великобритании, Бонн».
– Нам же не обязательно заходить внутрь, верно?
– Значит, здесь он бывал, чтобы повидаться с вами? Вечерами в пятницу после репетиций хора? Поднимался этим путем?
