Дмитрий Алексеевич склонился над столом. Он вспомнил беспомощную позу мертвого человека и невольно вздрогнул.
Тизенгаузен держал в руке телефонную трубку… Кому он хотел позвонить в свой последний миг?
Самое логичное предположение – что он, умирая, набрал номер милиции или, еще вернее, службы безопасности музея. Ведь руководство музея часто напоминало сотрудникам, что в случае любых криминальных происшествий следует вызывать именно эту службу, а не городскую милицию, чтобы не выносить сор из избы…
Проверить это было очень просто.
Обернув руку носовым платком, чтобы не оставлять на трубке отпечатки пальцев, Старыгин снял трубку и поднес ее к уху, после чего нажал на аппарате кнопку повтора.
В трубке послышались сухие щелчки набора, но вместо голоса дежурного службы безопасности или диспетчера милиции Дмитрий Алексеевич услышал приятный женский голос:
– Вы позвонили в справочную службу «ноль восемь». Вас обслужит первый же освободившийся оператор. Оставайтесь на линии, ваш звонок важен для нас!
Старыгин тупо уставился перед собой.
Зачем в последний миг жизни Тизенгаузен позвонил в справочную службу? Что он хотел узнать? Глупость какая-то!
– Вы позвонили в справочную службу «ноль восемь». Оставайтесь на линии. Ваш звонок важен для нас! – повторил мелодичный голос в трубке.
Но для Тизенгаузена этот звонок был гораздо важнее, если он набирал номер, умирая…
Старыгин по-прежнему смотрел на стол. Его взгляд был прикован к пятну крови.
Вдруг он вгляделся в это пятно, поднял лампу, чтобы осветить его еще ярче…
Это было не просто пятно. Это был след от окровавленного пальца, и этот след напоминал смазанную восьмерку.
Сходство было очень отдаленным, но трудно ожидать хорошего почерка от умирающего человека!
Судя по всему, днем милиция не обратила внимания на пятно, потому что его форма стала видна только при ярком электрическом свете настольной лампы.
– Вы позвонили в справочную службу «ноль восемь»… – снова раздался женский голос в трубке.
Старыгин машинально положил трубку на аппарат, и вдруг его осенило: звонок в справочную службу не был случайным! Карл Антонович сначала нарисовал восьмерку на столе собственной кровью, потом набрал ту же цифру на телефоне – чтобы привлечь к этой цифре внимание того, кто найдет его труп!
Восемь… что он хотел этим сказать?
Старыгин выпрямился, оглядел кабинет.
Ему ничего не приходило в голову.
Тогда он стал слово за словом вспоминать свой вчерашний разговор с Тизенгаузеном.
Карл Антонович говорил о кольцах, об их символическом значении.
Он сидел за столом, потом встал и подошел к стене, чтобы подтвердить свои слова, показав на гравюры и репродукции.
Дмитрий Алексеевич встал на то же место, где стоял вчера хозяин кабинета. Он оказался перед репродукцией картины Гольбейна, где был изображен король Англии Генрих Восьмой…
Тизенгаузен показал тогда, что король носил кольца на указательных пальцах обеих рук.
Генрих Восьмой… Восьмой? Так вот что значила восьмерка, на которую так упорно указывал умирающий Тизенгаузен! Может быть, он хотел привлечь внимание именно к этой репродукции? Причем хотел привлечь к ней именно его, Старыгина, внимание, надеясь, что Дмитрий вспомнит вчерашний разговор!
Старыгин бросился к столу, схватил лампу и поднес ее к стене, насколько позволил провод.
Яркий свет лампы упал на репродукцию, и Дмитрий Алексеевич заметил на глянцевой поверхности еще одно, совсем маленькое пятнышко крови.
Он ни за что не нашел бы это пятно, если бы не знал, где искать. И милиция вряд ли его нашла, а если и нашла – не придала ему никакого значения.
Но теперь Старыгин не сомневался, что Тизенгаузен перед смертью что-то хотел ему сообщить.
Он представил себе, как умирающий ученый на слабых, подгибающихся ногах подходит к стене, ставит своей кровью значок, а потом, шатаясь, добирается до письменного стола, из последних сил набирает телефон справочной службы и рисует кровью на столе последнюю подсказку… Для этого требовалась поразительная воля! И еще… Нужно было понимать удивительную важность сообщения, оставленного такой дорогой ценой!
Но что же хотел передать ему Тизенгаузен?
Старыгин пристально вгляделся в пятнышко крови.
Это не был значок, буква или цифра – простой мазок, как будто на что-то указывающая стрелка…
Тогда он отстранился от пятнышка крови и рассмотрел репродукцию целиком.
Вчера, когда ему Карл Антонович показал эту картину, они обратили внимание только на руки короля, точнее – на кольца, украшающие эти руки.
Теперь же Старыгин внимательно разглядел все, что изображено на картине.
Конечно, самой заметной фигурой на ней был король – рослый, мощный, самоуверенный, не сомневающийся в своем могуществе, способный без колебаний отправить на плаху собственную жену или знатного сановника…
Роскошное одеяние, пышная шляпа, золоченое шитье камзола, горделивая поза – все должно было подчеркнуть мощь и богатство этого человека.
На его фоне второй персонаж картины казался скромным и незначительным, тем более что он стоял перед королем на коленях, опустив голову.
Это был воин в боевых доспехах, только без шлема. Стальные доспехи были покрыты серебристо-черным растительным узором – словно колючий кустарник густо оплел коленопреклоненного воина. Он скромно смотрел в пол, в то время как король прикасался мечом к его плечу. И именно на этого человека указывала кровавая стрелка, нанесенная на репродукцию Тизенгаузеном.
Ну да, понятно – это сцена посвящения в рыцари…
Посвящение в рыцари? Так, может, Карл Антонович хотел, чтобы Старыгин отправился в Рыцарский зал Эрмитажа, самый популярный у подрастающего поколения?
Но Рыцарский зал очень большой, даже если там что-то оставлено для Старыгина – как он это найдет?
Внезапно телефон на столе зазвонил.
Дмитрий Алексеевич вздрогнул – кто может звонить мертвому Тизенгаузену? Или кто-то знает, что он, Старыгин, хозяйничает в кабинете мертвеца, и хочет предупредить его о какой-то опасности? Или кто-то из охраны заметил свет в окне кабинета, услышал доносящиеся оттуда подозрительные звуки?
Он поспешно выключил лампу, поставил ее на место, протер основание, чтобы не оставить на нем отпечатки пальцев, и бесшумно покинул кабинет Карла Антоновича.
Выйдя в коридор, он кое-как прилепил на прежнее место листок с печатью и поспешил прочь отсюда.
Ноги сами привели его к Рыцарскому залу. Он остановился на пороге, взглянул в дверной проем.
Музей давно уже опустел, огромные люстры погасили, и в залах осталось только неяркое дежурное освещение. В таинственной полутьме рыцари, гордо восседающие на закованных в броню конях, казались живыми и грозными.
