– Сначала они целыми днями идут, не ведая усталости, – лорд Аттертон покачал головой, – и распевают свои песни, а потом ни с того ни с сего пугаются каких-то следов… Мне едва удалось их успокоить, но идти дальше они отказались наотрез. Просто бросили пожитки на землю и стали столбом.
– Все потому, что вы с ними обращались слишком мягко, сударь, – заметил Томпсон.
– В результате пришлось почти все бросить… Только то, что мы могли унести на себе, только самое необходимое.
Отец Игнасио поглядел в окно. На противомоскитной сетке набухали дождевые капли. Двери в госпиталь были распахнуты…
– Наверное, с моей стороны это будет проявлением излишнего любопытства, – сказал он, – если я спрошу, что привело вас сюда?
Лорд Аттертон какое-то время колебался, с вилкой, занесенной над очередным куском, потом сказал:
– Мы ищем затерянный город. Вы ничего не слышали о затерянном городе, святой отец?
– Они тут даже слова такого не знают, – покачал головой отец Игнасио.
– Быть может, вы просто не спрашивали. А среди туземцев ходят рассказы о том, что за болотами, в самом сердце леса, лежат какие-то развалины…
– Туземцы, – сказал отец Игнасио, – расскажут о чем угодно. Особенно если вы пообещаете им вознаграждение.
– Туземцы всегда врут, – заметил Томпсон.
– Нет, – отец Игнасио покачал головой, – тут сложнее… Они – как дети. Они и сами верят тому, что говорят.
– Невероятные вещи рассказывают об этих лесах, это верно, – сказал лорд Аттертон, – и среди них наверняка много выдумки. Но ведь что-то может оказаться правдой?
– Что-то – да. К сожалению. – Он вздохнул.
– Город в сердце леса, – говорил тем временем лорд Аттертон, – руины былого великолепия. Чудесный город…
Этот человек идет ради славы, подумал отец Игнасио. А его жена – ради любви, а вот Томпсон – ради денег. Такие всегда идут ради денег. И, конечно, они ничего не боятся. Они твердо знают, что может быть, а чего не может быть никогда.
Он поднялся.
– Пойдемте, сударыня, – сказал он. – Сестра Мэри устроит вас.
Она тоже встала, обратив к нему чистые серые глаза.
От миссии к госпиталю теперь был проброшен тростниковый настил – грязь хлюпала и проступала сквозь стебли, но, по крайней мере, можно было пройти.
Он остановился на пороге госпиталя, пропустив женщину вперед, и тихо позвал:
– Сестра Мэри!
Сестра Мэри, сидевшая у постели больного, обернулась к ним. Обернулся и больной – он, приподнявшись, смотрел на них, и то ли стон, то ли возглас удивления сорвался с его губ.
– Арчи, – сказала леди Аттертон, – боже мой, Арчи!
– Так значит, ты теперь леди Аттертон, – молодой человек издал нервный смешок. – Как удачно все сложилось, не правда ли?
– Ричард был очень добр со мной. Как ты мог, Арчи? Как ты мог меня оставить? Одну, в чужой стране? Среди чужих людей! Как ты мог?
– Что ты такое говоришь, Элейна? Зачем? После того, как ты… как ты разбила мне сердце, после того, как…
Мэри смотрела на них, приоткрыв рот, на скулах ее пылали два ярких пятна.
– Мэри, – сказал отец Игнасио, – проводи леди Аттертон. И помоги ей устроиться.
Он коснулся плеча белокурой женщины.
– Пойдемте, сударыня.
– Да, – сказала она, – да.
В глазах ее стояли слезы.
* * *
– Я устроила ее, отец Игнасио, – сказала Мэри. – Она плачет.
Мэри прижала ладони к груди.
– Я… не понимаю. Она говорит… это он оставил ее. Одну, без помощи и поддержки. Они были обручены еще там, дома, и она приехала к нему, сюда, в колонию, и день свадьбы был уже назначен, но он даже не встретил ее в порту. Даже не пришел ее встречать. Как такое может быть?
– Не знаю.
– Он говорил совсем другое. Я поверила ему, отец Игнасио, он… он тоже плакал, когда рассказывал о ней!
– Ты хочешь спросить меня, – вздохнул отец Игнасио, – кто из них лжет?
– Ну да.
– Быть может, она. Лорд Аттертон – выгодная партия, не чета мелкому колониальному чиновнику.
– Дурная женщина? – с затаенной надеждой в голосе спросила сестра Мэри.
– Дагор, – скрипуче сказал старик. Отец Игнасио совсем забыл о нем, сидевшем на крыльце под пальмовым навесом, рассеянно подставив ладонь под стекающую с листьев струйку воды.
– Что?
– Рядом с дагором никто не знает правды.
– Да, – сказал отец Игнасио, – верно. Демоны, – он торопливо перекрестился, – могут заставить одержимого видеть и помнить то, чего не было.
– Зачем?
– Не знаю. Кто может постичь намерения демона?
Лучше бы он умер, подумал он, наш молодой Глан, лучше бы он умер в лесах… хотя нет, что я говорю. Тогда бы душа его погибла безвозвратно, а пока он жив, его еще можно спасти. Но как?
– Почему я, – шептал он, и Распятый глядел на него из полумрака часовни, – святая Мария, почему именно я?..
* * *
Они уйдут, повторял он про себя по дороге к госпиталю, дождь кончится, и они уйдут. Слава богу!
Почему мне так тревожно – достойные люди, белые люди, а я так долго не видел белых людей.
Он уже протянул руку, чтобы откинуть полог, закрывающий дверь в госпиталь, но замер. Из полутьмы доносился тихий шепот.
Он кашлянул, шепот стих.
Он вошел.
Леди Аттертон и молодой Арчи сидели друг против друга; он – на кровати, она – на табуретке, в своих исхудалых руках он сжимал ее руку.
– Я подумала, – сказала Элейна, словно оправдываясь, – нам надо позабыть обиды. Арчи был на пороге смерти. Неужели я…
– Мне уже легче, – торопливо сказал молодой человек. – Не тревожься, не терзай себя.
Отец Игнасио обернулся. Из сумрака на него сверкнули расширенные блестящие глаза.
– Сестра Мэри, – удивленно сказал он, – что вы тут делаете, дитя мое?
– А она? – сдавленным голосом спросила девушка. – Что она здесь делает?
– Дорогая моя, я просто пришла проведать… – снисходительно начала женщина, но не успела договорить.
Сестра Мэри уже стояла у изголовья постели, отец Игнасио протянул руку, пытаясь задержать ее, но не успел. Два красных пятна по-прежнему пылали у нее на щеках.
– Как благородно с вашей стороны – проведать больного! А вдруг он заразен? Вы не боитесь заразиться, а, прекрасная леди?
Она рассмеялась сухим истерическим смехом.
– Но Арчи сказал мне…
