– Помилуйте, святой отец! У вас нет ни пищи, ни снаряжения, ни оружия! У меня есть револьвер, с которым я никогда не расстаюсь, а у Томпсона – карабин. Но это мы берем с собой. А если на вас нападет хищник? Зверь или человек? Вы хотите обречь ее, – он кивнул в сторону Мэри, – на гибель? Эту милую девушку?
А ведь он вовсе не считает сестру Мэри милой девушкой, подумал отец Игнасио, он считает ее пустым местом. Никем. Но на меня это, конечно, должно подействовать.
– Нам нельзя разделяться, святой отец! Это опасно. Подумайте, вы ведь, – он безжалостно поглядел на отца Игнасио холодными серыми глазами, – старик. Да еще больны лихорадкой, так ведь? Что будет с ней, если вы сляжете где-нибудь в лесу – в жару, в бреду? Кстати, а ты как себя чувствуешь, дорогая?
– Все в порядке, Ричард, – леди Аттертон улыбнулась в ответ бледными губами, – здесь просто немножко сыро, вот и все.
– Надо развести костер, – сказал Томпсон и встал.
– Я помогу, – молодой человек в свою очередь торопливо поднялся. Он был в рубахе – Мэри зашила ее у ворота грубыми неловкими стежками, но по-прежнему кутался в побуревшее, в разводах сажи, одеяло.
Он встал и направился к пожарищу, где еще дымились и шипели уголья.
– Услужливый молодой человек, – заметил Ричард Аттертон. – Несмотря на… то, что прилагается к нему в дополнение, он кажется вполне достойным спутником.
– Он пойдет с нами, – сказал отец Игнасио.
– Нет, друг мой, я просто не могу отпустить вас. Ни его. Ни вас.
– Послушайте, – отец Игнасио наклонился вперед, умоляюще стиснув ладони, – вернемся назад. Помогите нам. Мне, сестре Мэри. Во имя… – он сглотнул и продолжил уже тверже. – Во имя Господа помогите. Кому вы поверили? Демону? Твари? И готовы пойти по ее слову и повести на гибель свою жену? Никакого города нет – иначе я бы слышал о нем.
– Но я уже слышал об этом озере. О нем рассказывал Ловетт. Он добрался до него и вернулся, правда, все думали, что он повредился в уме, он рассказывал такие странные вещи… И знаете, отец Игнасио, это не так уж далеко отсюда. Несколько переходов. Всего несколько переходов. А потом я доставлю вас в город – как хрустальную вазу, со всеми возможными удобствами.
Он лихорадочно потер руки.
– Нас будет шестеро, – сказал он, – шестеро. И мы пойдем медленно и будем помогать друг другу. Разве это не то, что должны делать люди, отец Игнасио?
– В принципе да, – шепотом сказал священник, – в принципе да.
* * *
Он рылся на пепелище, пытаясь найти хоть что-то… Но статуя Распятого была деревянной, покров рассыпался в прах, а серебряная чаша оплавилась. В конце концов он нашел требник – сафьяновый переплет сморщился и обгорел по краям, листы по углам изъедены пламенем… Вдобавок он был слипшимся, сырым от дождя.
Старый Мигель сидел поблизости на новенькой циновке – видно, сплел ее только что из травы и листьев. Вода стекала у него по голове и по плечам.
Отец Игнасио подошел и присел рядом на обгоревшую балку. Ноги болели. В спине копошился огненный скорпион.
– Эта тварь все врала, верно ведь? – спросил он. – Про город. Никакого города нет?
– Город есть, – сказал старик, – но он не для людей.
– А для кого?
Старик молча пожал плечами.
– Как же быть?
Старик поглядел на него, и отец Игнасио в ужасе увидел, что глаза у него белые, с опаловым молочным отливом.
– Завтра за мной придут, – сказал он.
– Кто?
– Те, кому я служу. Я думал, твой Бог сильнее. Но он ушел. Хочешь посмотреть на них, глупый раб слабого Бога?
– Нет, – сказал отец Игнасио.
– Твоя Мэри все равно умрет. У нее печать смерти на лице.
– Тогда я буду рядом, чтобы причастить ее и отпустить в дальнюю дорогу, – сказал отец Игнасио, – в чудесную дальнюю дорогу, где только свет, и золото, и лазурь…
– Она не пойдет туда. Она пойдет другой дорогой – а там мрак… огонь и мрак…
– Нет! У каждой души есть надежда на спасение, старик! До последнего мига, до последнего дыхания.
– Ты хороший человек, чужак. Ты ее жалеешь. Ты добрый. Но почему дагор пришел сюда?
– Что?
– Что ты такого сотворил, слуга чужого Бога, что дагор прошел через болота, через гнилые леса, прошел, чтобы найти тебя?
Старик глядел на него полупрозрачными бельмами.
Отец Игнасио сидел, прижимая к груди пахнущий плесенью требник, и ладони его были черны от сажи.
* * *
Не так-то просто срезать себе посох в лесу, где все криво, где деревья, переплетаясь, душат друг друга так, что и не разберешь, где чья ветка. Он раздвигал гибкие плети, свисающие с ветвей густой зеленой бахромой, и цветы, которыми они были увенчаны, касались его лица полуоткрытыми влажными ртами, мясистыми губами – алыми, желтыми, розовыми. Мэри шла рядом, опустив глаза, на косынке грязные разводы, нехитрые пожитки за спиной. Юноша поддерживал ее под локоть. Идти и впрямь было трудно, почва напиталась водой, которая проступала сквозь нее при каждом шаге, башнями и пагодами прорастали причудливые грибы. Бледный мох распадался на легкие хлопья от прикосновения посоха.
Лучше бы этот Арчи держался подальше от девушки, но она едва стоит на ногах. Аттертону и так тяжело – щадя остальных, он нагрузил на себя большую часть пожиток. Получился весьма внушительный тюк – этот человек воистину двужильный. У Томпсона груз был меньше, наверное, так и было задумано. Ведь он, рыскавший по сторонам с карабином наперевес, – единственная их защита.
Большие кошки, думал отец Игнасио, большие кошки прыгают сверху, они бьют лапой сюда, в шейные позвонки – они по-своему милосердны, это быстрая смерть. И кто разглядит пятнистую шкуру в этой игре теней и света? Или змею, обвившую ветку?
Он горько усмехнулся – змеи, леопарды! Простые, бесхитростные души, божьи твари, выполняющие Божью волю. Он, отец Игнасио, вполне готов был, уподобившись святому Франциску сказать: «Брат мой волк!» И с каким бы тихим удовлетворением встретил бы он сестру свою смерть. Но мог бы он сейчас сказать о человеке «брат мой»?
Томпсон обернулся и крикнул что-то. Шум бьющей в листья воды заглушил его слова.
– Что? – переспросил отец Игнасио.
Охотник замедлил шаг и, когда отец Игнасио поравнялся с ним, сказал:
– Дождь скоро закончится.
– Да? – с сомнением переспросила Мэри.
– Попугаи. Я видел попугаев.
Он указал рукой куда-то в чащу, где яркие вспышки мелькали среди темных деревьев.
– Да, – согласился отец Игнасио, – это хорошо.
И дождь кончился. И вместе с ним окончился лес.
* * *
