В его голосе слышались не свойственные ему прежде интонации, взывающие к сочувствию и пониманию, – у Арчи он уже слышал такие. Странно, подумал он, а вслух спросил:
– Как вы себя чувствуете?
– Неплохо, – удивленно сказал Аттертон, – вы знаете… я не представлял себе… я думал, это будет… омерзительно, ужасно… но я словно… у меня прибавилось сил. Нет, не могу описать! Но что я, вы только взгляните сюда!
Он сбросил с плеча ремень полевой сумки и опрокинул ее на песок. Блокнот, выпавший из нее, затрепетал листами, точно белая ночная бабочка.
– Все это я нашел там!
Тончайшие, как лепестки, золотые маски с эмалевыми глазами; геммы с вырезанными на гладкой поверхности незнакомыми письменами; спирали из слоновой кости, хрупкие, словно спинки насекомых. Отец Игнасио присел на корточки, осторожно коснулся лазурных крылышек золотой стрекозы с рубиновыми фасеточными глазами.
– И это еще не все… там…
Он задохнулся.
– Это не поддается описанию!
– Все, что присуще человеку, поддается описанию человеческим языком, – сказал священник.
– Но это… нечто потрясающее, то, что изменит все наши взгляды на… перевернет мир… научный мир, по крайней мере.
– И не будь дагора, – услужливо подсказал священник, – вы бы не сумели увидеть этого.
– Да. Да!
– Вам это не кажется странным?
Лорд Аттертон тоже присел на корточки. В сумерках его лицо неожиданно показалось юным и беззащитным.
– Теперь я думаю, – сказал он, – что именно для этого он и предназначен. Чтобы помочь нам увидеть. Это… послание… весть… прибор. Вроде подзорной трубы или микроскопа – понимаете?
– Отлично понимаю, – сказал отец Игнасио. Он помолчал, потом спросил: – И все же, как вы намерены избавиться от него? И когда?
– Избавиться? – удивился Аттертон. – Но зачем?
Потом, словно спохватившись, сказал:
– Да, конечно. Но я еще не думал над этим. Мне надо… я хотел принести эти вещи, эти сокровища к ногам Элейны. Но я…
– Да?
– Должен вернуться. Понимаете, то, что там, – это нельзя оставить вот так… ждать еще ночь, целую ночь… Я должен…
– Это может быть опасно, – сказал отец Игнасио.
– Что вы! Это совсем… это нечто… благосклонное… прекрасное… Я хочу попытаться…
Он безумен, подумал священник. Что он там видел такого, что свело его с ума? Его надо остановить, не пускать. Но как? Увести его отсюда силой? И как далеко им удастся уйти?
– И долго вы намерены там пробыть? – спросил он.
– К утру вернусь, вероятно.
– Возьмите хотя бы факел.
– Зачем? – удивился Аттертон. Он покачал головой, не отводя взгляда от черного провала в скалах. – Там свет. Дивный свет. Больше чем свет. Он льется наружу, играет на волнах, вон там…
– Аттертон, – сказал отец Игнасио устало, – там ничего нет.
– А это? – спросил тот, кивнув на россыпь мерцающих драгоценностей. – Впрочем… возможно, вы правы, а я – нет. И все, что я вижу там, иллюзия. Прекрасная иллюзия. Но, если во что-то веришь… чего-то очень желаешь… не становится ли оно реальностью рано или поздно? Интересный вопрос, верно? Обсудим его завтра, святой отец.
Он нетерпеливо махнул рукой и вновь вступил в воду, теперь совсем темную, играющую фосфорическими вспышками.
– Вы забыли сумку, – сказал отец Игнасио, – и блокнот.
– Ах, но мне это больше не нужно, – отмахнулся тот. – И вот это, возьмите это. Это мне тоже не нужно.
– Там могут подстерегать опасности, – напомнил отец Игнасио.
– Нет. Никогда. Нет ничего более мирного. Послушайте, отец Игнасио, я вернусь и расскажу вам все. Завтра…
– Завтра, – эхом откликнулся отец Игнасио, и слово его ушло по темной воде. – Простите меня.
– Но за что?
– Я хотел вам помешать. Но оказался слаб. Не смог. Не смог.
– Я рад, что не смогли, – крикнул над водой Аттертон новым, молодым голосом.
Отец Игнасио спрятал руки в рукава и побрел вдоль кромки воды. За песчаным холмом, в крохотном лагере белокурая женщина встала ему навстречу.
– Где он? – сказала она сдавленным голосом.
– Ушел. Опять ушел.
– Ночью? Почему?
– Там, в скалах, было нечто, и оно позвало его.
– Он вернется? – тихо спросила она.
– Не знаю…
Она прерывисто вздохнула.
– Если бы я… если бы встретила его на берегу, он бы остался?
– Я думаю, – сказал отец Игнасио, – он все равно ушел бы. Полагая, что делает это ради вас. В вашу честь, ради грядущей славы… Не казните себя, Элейна. Он и впрямь одержим. И он просил передать вам вот это.
Он бросил сумку Аттертона рядом с костром.
Золото и лазурь, казалось, испускали свой собственный свет.
– Ух ты! – медленно сказал Томпсон.
– Ну, – кивнул отец Игнасио, – можно сказать и так…
– И там такого полно, да?
– Возможно. Не знаю. Это надо спросить у него.
Он кивнул в сторону Арчи, который продолжал неподвижно сидеть на песке, сам по себе, человек без дагора…
– И как бы то ни было, – заключил он, – нам туда не пройти. Кстати, Томпсон… – он понизил голос до шепота и поманил охотника рукой, – когда он возвращается, его видно издалека. Если он будет не один, если с ним будет кто-то еще…
– Да? – с интересом спросил Томпсон.
– Кто-то оттуда… ну, вы понимаете, то…
– Да?
– Просто держите карабин наготове. Не знаю, что там обитает в этих скалах, но к человеку это не имеет ни малейшего отношения.
* * *
На горизонте, словно темные облака, вставали дальние горы. В тростниках кричала какая-то птица.
– Черт, мы ничего не нашли, – сказал Томпсон. – Бултыхались там, в этой проклятой воде, ни входа, ничего. Ты ж говорил, там ступени и какая-то дверь…
– Я видел ее тогда, – бесцветно проговорил юноша, – теперь не вижу.
– Значит, правда, что туда можно пройти только с этой тварью. Она вроде ключа. Ничего не выходит, святой отец, – он обернулся к отцу Игнасио – на руках, на лице все еще блестели капли воды. – Аттертон ушел со своим дагором, а остальным туда путь закрыт.
– Как вы думаете, – Элейна сжимала и разжимала пальцы, – что с ним?
– Ну, если честно, мэм… Он мог сломать ногу. Упасть. Провалиться в какую-нибудь ловушку. Я слышал всякие рассказы про заброшенные храмы. Там всегда ловушки, разве нет? От грабителей могил и все такое…
