Такова была гигаваттная мощь плазменных пушек Петрозаводского механоида!
Однако и этого новым визитерам было мало. На дымящуюся гору обломков надвигалась махина, рядом с которой наш самый большой земной роторный экскаватор показался бы детской игрушкой.
Это сооружение, как я понял отнюдь не сразу, и было Петрозаводским механоидом.
Я ожидал узреть его в виде парящего на каких-нибудь там антигравитаторах пусть громоздкого, но обтекаемого космического корабля, а он сейчас выступал в брутальнейшем обличье угловатого бульдозера.
Его уродливая туша, набранная из нагромождения стальных бастионов и редутов, некогда покрытых чем-то вроде жаропрочной керамики, но растерявших большую часть термозащиты в ходе многочисленных полетов по Солнечной системе, сейчас покоилась на самых обычных, таких родных глазу любого землянина гусеничных тележках.
Ни гондол с двигателями, ни башен с плазменными пушками видно не было.
Равно как и чего-либо, похожего на кабину пилота или центр управления. Вместо всего этого носовая часть железного монстра была преобразована в… пасть.
Нижняя челюсть пасти была гипертрофирована и скребла по поверхности Марса, как нож скрепера. А верхняя – меньшая – сейчас на наших глазах приподнималась на головокружительную высоту, чтобы накрыть собой всю гору останков Аквариума!
– Похоже на комбайн, собирающий урожай, – сказал я.
– Урожай артефактов с ботвой из техномусора, – уточнил Тополь.
– Как бы им глюонными аномалиями не подавиться, – ядовито заметил Капелли.
И, черт возьми, опытный ученый в который уже раз оказался прав!
Когда я уже не сомневался, что механоид поглотит всю свою добычу прямо на наших глазах, нижняя челюсть монстра озарилась серией оранжевых вспышек.
Механоид замер.
Сдал назад и приподнял над грунтом нижнюю челюсть-ковш.
– Ага! Видите! Зазубрины появились! Свищи! – торжествовал Капелли. – Не всё коту масленица! И на него глюонные сгустки действуют!
Мы были так увлечены небывалым зрелищем, что прозевали тот момент, когда наши марсоходы плавно тронулись и покатили прочь.
Благо, гиростабилизированная платформа с камерами в ходе этих эволюций продолжала отслеживать механоида, а плавная трансфокация сохраняла прежний масштаб изображения.
Но когда марсоход заметно подскочил на случайном валуне, мы, конечно, очнулись.
– Погодите-ка! – возопил Тополь. – Куда это нас несет?!
– А ты что, предлагаешь дождаться, пока механоид закончит с Аквариумом и примется за нас? – с вызовом спросил Полозов. Похоже, прилив радости по поводу нашего нежданного спасения уже схлынул и уступил место его фирменному недовольству по любому микроскопическому поводу.
– В самом деле, хватит маньячить… Пусть визитеры сами хоронят своих визитеров! А мне дайте пиво. Хоть бы даже и безалкогольное. И еще «Завтрак космонавта». Я есть хочу!
– Неистово плюсую! – поддержал меня Тополь.
Последнее, что мы увидели, прежде чем сесть за откидной столик, была новая тактика механоида: теперь он, плотно закрыв пасть и включив что-то вроде мощных поливальных устройств (для нейтрализации аномалий?), принялся подталкивать груду техномусора к той самой вулканической расселине, в которой еще со вчера догорала носовая часть Аквариума.
Было примерно четыре часа дня по местному времени.
Солнце – не такое уж и бледное, между прочим! – уверенно освещало бурый вулканический кряж и далекий столб черной сажи над ним.
Наши марсоходы уверенно чесали по собственным следам, поднимая пушистые облака пыли.
Идущая в голове машина под управлением Папахина тащила на горбу завернутый в самый обычный брезент биопринтер. А мы волокли на прицепе антенну химероидов, заполненную, напомню для особо забывчивых, отрицательной жидкостью.
Всё выглядело очень штатно. И в те минуты я молился лишь о том, чтобы так же штатно оно и продолжалось вплоть до нашего благополучного возвращения на Землю.
Потому что даже самых интересных приключений бывает многовато.
Когда мы утолили голод и немного отдышались, к нам снизошел Литке собственной персоной.
– Ну, чего вы там набрали в Аквариуме? Похвастайтесь, что ли, – сказал он, нетерпеливо потирая руки.
Капелли взялся обстоятельно рассказывать обо всех наших находках, сознательно или бессознательно выстроив их в порядке убывания размеров.
Когда он дошел до куба с вершины пирамиды храма, его перебил воодушевленный Тополь.
– Вот! Пока не забыл! – воскликнул он. – У него нет массы! Вообще!
– Ты хочешь сказать, он ничего не весит? – уточнил Капелли.
– Нет. Я хочу сказать именно то, что сказал! У этого куба отсутствует не только вес, но и инерция!
«Теперь понятно, почему этот лентос допер его до марсохода», – подумал я, улыбаясь разгадке.
– Точно нет инерции? – шеф нахмурил свой академический лоб. – А ну-ка дайте его сюда, сам удостоверюсь!
Мне показалось, что сообщение о безмассовом и безынерционном кубе Литке слегка напугало.
Проделав с нашим трофеем ряд незамысловатых экспериментов (он тряс его, подбрасывал, прикладывал к нему ухо), Литке наконец изрек:
– Пожалуй, стоило его оставить там, где стоял. Ну да ладно… Чему быть – того не миновать.
На этой загадочно-фаталистической ноте глава «Куб» была уже практически закрыта. Но я не дал ей закрыться:
– Извините, если это покажется праздным любопытством, – сказал я виновато, – но мне правда страшно хочется знать, какие версии насчет того, что это такое?
– Я считаю, это излучатель того рода излучения, что еще не открыто нашей наукой. Это версия один, – отрапортовал Литке бодро. – Версия два: этот объект имеет исключительно эстетическую и сакральную ценность. Ну, как икона в церкви… Какая из версий правильная, предстоит решить башковитым плешивцам из Аналитического отдела Комитета.
– Благодарю, – сказал я разочарованно.
«Беспонтовая штука, короче», – перевел я с научного на свой собственный.
– А эту красоту мы назвали «черная дыра», – продолжал доклад Капелли. – То ли мусорка, то ли вентилятор. Но предметы, брошенные сюда, пропадают бесследно…
– Это хорошо, что «бесследно», – Литке улыбнулся чему-то своему. – Значит, это опровергает третий закон термодинамики. А я, знаете ли, недолюбливаю этот закон. Есть в нем что-то плебейское, отрицающее чудо…
«Видали… Плебейское!»
– …А чем еще порадуете?
– Теперь в нашем распоряжении имеется самый настоящий молескин химероидов. Вот, – Капелли протянул Литке «ежа, вывернутого внутрь иголками».
