Мудрая философия: ревность — собственничество, чувство рабовладельца.
* * *
Старушка
В вагоне электрички, лежа на лавке, спит старушка. Одета бедно. Подхватывается: «Это еще не Рамень?»
Разговорился. Сама из-под Сызрани. Ей 80 лет. Невысокого роста. Загорелая. Морщинистая. Во рту спереди торчат два тонких длинных зуба. Слышит плохо.
Ездила в Москву насчет пенсии. В войну потеряла двух сыновей. Обещали через четыре месяца (т. е. с 1 октября, после вступления нового закона о пенсиях). Имеет дочь. Билет брала на сорок километров, и контроля ни разу не было. Багажа нет никакого. Питалась в пути подаянием.
Что-то есть в ней жалостное и очень хорошее.
Искушение
Ревизор ЦК профсоюза была на ревизии в Ленинграде. Между делом искала капроновые чулки — они были новинкой.
Возвращаясь в Москву, обнаружила в своем чемодане две пары таких чулок (сама купить их не смогла) и 400 рублей деньгами.
В Москве посоветовалась с подругой: «Что делать?» Ответ: «Вот дура! Оставь себе и не рыпайся».
Цыганка
Цыганка в Вязьме. Накрыта толстым шерстяным платком, под которым к груди прижат ребенок. Вся обвешана мешками и торбочками. Приговаривает, подходя к молодой женщине и сверкая глазами: «Пятьдесят фунтов тебе счастья, ты красавица — языком лепетлива, душой справедлива».
Не защитила
История, услышанная в поезде: в Аникушинском пойманы трое грабителей (снимали часы); одного, инженера, оказавшего им сопротивление, — убили. Собака взяла след и от трупа привела милиционера на квартиру — ворованные (грабленые) часы хранились за иконой.
Ехавшая старушка перекрестилась и вполголоса произнесла:
— Господи, какой грех! Вот они как есть безбожники — даже икона не защитила.
Память
Дмитриев Александр Михайлович (муж Цецилии Ефимовны, умер 18 марта 1958 г. от рака легкого с метастазом в сердце), член партии с 1920 г. Высокий, ширококостный, близорукий (носил пенсне). В двадцатых годах работал на Дальнем Востоке прокурором, занимал высокие посты. В 30-е годы на партийной работе на Украине. В войну служил где-то на Дальнем Востоке чуть ли не рядовым.
Внешне был строг и суров, подчас грозен. Любил выпить, много курил, ко мне всегда относился хорошо.
Когда заболел, лежал в больнице, понимал, что умирает.
— Александр Михайлович, что вы ничего не едите. Мы делаем все, и вы должны нам помогать, — врет врачиха.
— Эх, доктор, никто вам не в состоянии помочь. Теперь только бы и пожить, а тут такая боль подстерегла. Меня, может, и смогли бы вылечить лет через тридцать—сорок.
Обращаясь незадолго до смерти к родственникам:
— Друзья вы мои! Спутники мои дорогие! Грустно и тяжело умирать, когда столько людей тебя любят.
Перед смертью «убирался»: разглаживал себе лицо, морщинки.
На похоронах один из родственников:
— Александр Михайлович и после смерти начудил — нет ему гроба по росту: все малы!
Многие годы этот дом был для меня родным, теплым, радостным.
Но как часто на крыльях радости прилетает печаль. Светлая печаль по настоящему, хорошему человеку: слезы бегут по сердцу, но не по лицу.
Не все те люди, которые считают себя Человеком.
Совесть
Офицер лет 30, примерный семьянин, отправив жену на дачу, заходит к знакомым. У них гости. Выпивают. Заходит соседка, тетеха лет 55. Офицер уединяется с ней, и только слышно, как она стонет:
— Батюшки, как хорошо! Батюшки, как хорошо!
Совесть?.. — архаизм!
На похоронах
— Иван Петрович — святой человек, и жизнь его святая. Большой коммунист был. Тех, кто спотыкался, — поддерживал, тех, кто падал, — подымал. Всем, кому мог, помогал! А вот сам умер.
И «святые» — смертны.
Девушка
Все в ней было очаровательно — звук голоса, живость речи, блеск глаз, милая легкая шутливость, смех как серебристый колокольчик. Прекрасен был цвет ее лица — матовый, ровный, заливающийся каждый раз розовым при обращении к ней. Но лучше всего — прорастающая как побег — женственность, стыдливость и наивность.
Красноречие
На собрании в школе.
Зав. РОНО, седая, в темно-синем костюме, выступая, смотрит то на бумажку, то на пол перед собой:
— Моя жизнь подходит к финишу.
* * *
Директор школы, худой, в сером костюме, волосы зачесаны назад. Каждую минуту делает жест, как бы подтягивая штаны, жалуется:
— Всю жизнь борьба за идеи, за план, за выполнение и перевыполнение, и для этого кадры нужны, а людей нет. Машина, которая нами руководит, она медленно вертится. А жить когда?
Распущенных учеников именует обездоленными, хулиганов предупреждает:
— Там проложен кабель из самого высшего качества.
* * *
В закусочной офицер говорит:
— Борщ тот еще!..
Считает, что сказал что-то необычайно умное и понятное.
* * *
В редакции: «Иванов, к шефу на пудинг!»
* * *
— Зря приехали. У нас этих самых героев нет. Есть, правда, награжденные.
* * *
Никогда не предполагал, что мой чердак будет так не действовать.
* * *
— Ну их всех… коту под хвост! У них своя компания, а у нас — своя!
* * *
О себе плохо так трудно помнить, практически невозможно.
* * *
— Чем занимается? Физкультурой заправляет. С этим нужно бороться! С трудовой мозолью.
* * *
Юноша пожимает руку тренеру, в прошлом молотобойцу. Лицо юноши исказилось гримасой, он присел, изогнувшись от боли, жалко и растерянно улыбнулся.
Тренер:
— Слякоть, типичная слякоть.
* * *
— Уколов боюсь!
— Само собой! Расшатанность нервного состояния.
* * *
— Раздеться? Так и дыши! — гардеробщица посетителю.
* * *
Если бы не эта вещь, нас бы с вами на свете не было.
* * *
