Персонал «Зеленого кургана».
Директор — Князев Лаврентий Антипович, лет под шестьдесят, офицер в отставке, высокий, с лысым черепом, имеет молоденькую жену и ребенка 6 месяцев, ездит к ним за 30 км. Раньше работал третьим секретарем Истринского райкома партии. Персонаж внесценический. Когда узнал, что отдыхающие недовольны и собираются жаловаться в «Правду», прибежал в столовую, держался заискивающе, обошел всех за столами, интересовался, какие будут замечания, и потом больше ни разу не появился, ссылаясь на занятость в связи со строительством. А все дело в том, что получает большую пенсию и в работе мало заинтересован.
Сестра-хозяйка, Лидия Ивановна, лет 40, шатенка. Хитрая, молчаливая и неприветливая. В доме отдыха работает давно, пережила не одного директора. Отдыхающих по возможности избегает. Не отказывается от взяток (25—50 руб.) при размещении людей в корпусах. Как это ни странно, является секретарем парторганизации. Курит. Почему женщина курит? Заметил: в большинстве случаев если не сложилась личная жизнь.
Слесарь-сантехник Костя, невысокий, смуглый, интересный малый. Возможно, в прошлом матрос: носит тельняшку и фланельку. Когда я уронил ручку от бритвы в трубу умывальника, то Костя, достав ее, от денег отказался, заявив: «Да вы что! Чтобы меня потом на комсомольском собрании обсуждали!»
И вот оказалось, что этот самый «ангел» Костя ночи проводит в номерах у женщин и пьянствует там.
Вот тебе и ангел!
Библиотекарь Слава, курчавый блондин, в очках. Напускает на себя важность, а лет ему около 19—20. Впрочем, среди молодежи улыбается, танцует с девушками.
Аккордеонист Давид — высокий, худой, еще молодой, но с глубокими морщинами на лице, весьма неприятный. Играет мало и неважно, с недовольным видом демонстрируя: «Вы тут развлекаетесь, а я — работаю», хотя в этом и состоит его работа. Выяснилось, что живет в Москве чуть ли не рядом со мной, на улице Маркса—Энгельса.
Шофер Витя — здоровенный, рыжеволосый детина, с открытым, приятным лицом. Все время ругается самыми последними словами и курит. Пальцы на правой руке — все желтые. Чаще чинит машину, чем ездит на ней.
1959 ГОД
Май — Недели бегут, а дело не движется. Проклятая жилищная проблема — если бы была комната, никогда бы не стал скитаться по пионерлагерям и чужим дачам. Провались они все пропадом!
Месяц нахожусь в пионерлагере под Рогачевом. Для работы условия неважные: все время шум, суета, работают рабочие, готовятся к открытию. Вчера переселился в изолятор, но и здесь нет покоя: то электрики, то плотники, то приходят за ключом. Жить здесь надо только осенью, когда все разъедутся — и пионеры, и обслуживающий персонал. Тогда будет настоящая тишина. И уехать отсюда рискованно: краснозаводская шпана и днем, и вечером лазит по территории. Вчера были в изоляторе и украли прямо на глазах рабочих раму из клуба. Вот такие пироги!
И настроение дрянь. Понаблюдал здесь рабочий люд, и волосы дыбом становятся: пьянствуют, матерятся, ссорятся, воруют друг у друга инструмент. Ночь не сплю, а днем хожу ошалелый. Недоспал с двух сторон (и вечером, и утром).
Сентябрь — Опять я в поисках приемлемого места для работы. Еду в дом отдыха «Чайка», вооружившись отношением главного редактора журнала «Знамя»:
«Убедительно просим Вас поместить тов. Богомолова В.О. по возможности в самом тихом корпусе, поскольку, будучи инвалидом Отечественной войны в связи с контузией головного мозга, он страдает систематической бессонницей».
В этом «очаге культуры» жизнь била ключом: пьянки, разборки, воровство и, конечно, массовик-затейник с баянистом. И еда отвратительная. Ни о какой работе не помышлял. Нет уж, подальше от такой «цивилизации».
Ноябрь — Под Рузой глубокая осень. Нудные обложные дожди и холодные ночи. Небо серое и настроение соответствующее, практически ничего не делаю. Ругаю себя последними словами, но это мало помогает.
Второй опус просят «знаменцы»19, предложили дать в декабрьский номер или рекламировать на будущий год.
Посмотрел написанное — и не нравится. Надо переделать глав пять в повести20. И вот в этой глуши, в дождливый грязный день ко мне является женщина. Кто ей сообщил мои координаты, я так и не понял. Она приехала от Пырьева по поводу экранизации. Молоденькая, хорошенькая, элегантно одетая, но пробивная и настырная. Чувствую — пролезет в любое отверстие — мытое и не мытое. Сидела часа три, провоняла мне комнату духами, покормил ее и проводил до автобуса, восвояси. Выдала мне вагон комплиментов, но я не растаял.
И снова тишина, и одиночество.
1961—1968 ГОДЫ
(Отдельные записи)
31 декабря 1961 г. — Прошедший год был неудачным для меня, малоплодотворным, вернее, в основном нерабочим и невеселым (длительно болел и умер близкий друг). Мои планы в наступающем году: познание, спокойное, без перенапряжения, систематическое и разнообразное; завершение рассказа «Академик Челышев»21 и повести — о разведчиках. Познание жизни. Сбор и работа с подсобными материалами.
Лето 1963 г. — Написал цикл рассказов22, рассказикамиминиатюрками доволен. Закончил повестушку23 о гражданской жизни своих ровесников, прошедших войну. Требует усиления. Детектив разрастается и все больше занимает мои мысли.
28 марта 1965 г. — В чем дело?.. Какая-то скудость мысли, вернее, воображения. Результаты мизерные: в среднем 4—5 строк за сутки, и отнюдь не лучших. Я всегда страдал малописанием, но теперь особенно; причем тружусь почти каждый день.
3 июля 1966 г. — Тихо и незаметно летят годы, как вода сквозь пальцы. Самое печальное — мизерная работоспособность. Ритм такой, будто жить мне еще пятьсот лет, не меньше!
Маловато читаю. Много времени затрачиваю на периодику, а ее надо только проглядывать. И вообще, не хватает собранности, сосредоточенности. А пора, мой друг, пора! Годы не юные, и в запасе не вечность... И главное — больше познания, жажда, интерес ко всему, заслуживающему внимания.
1968 г. — Каждому человеку природой отпущено определенное количество энергии. Будь осторожен. Экономь силы. Делай только то, что кроме тебя никто не сможет сделать.
На этой записи заканчивается дневник В.О. Богомолова.
!!!!!!!!1 Алексей Штейман, в будущем известный художник, был единственным и верным, со школьных лет и на всю жизнь, другом. Только ему В.О. Богомолов слал весточки с фронта. Разыскав через Красный Крест в 1947 г. своих близких, только ему и маме В.О. сообщил, что жив и служит на Камчатке. Из писем А. Ш. в Петропавловск-Камчатский от 23 февраля 1947 г. и 7 июня 1948 г.: «…Я удивлен, поражен, смущен и до сих пор мало верю, что ты воскрес из мертвых и снова жив в моем воображении. А я-то уже похоронил тебя, даже мысленно нашел твою могилу (!): это, должно быть, Черное море, так как твое последнее письмо было из Тамани, за несколько дней до десанта в Керчь».
«…Все думали (Н.П. — Надежда Павловна, мама Владимира Осиповича, — получила извещение, что ты в феврале 1944 г. пропал без вести), что ты положил свою голову при форсировании Керченского пролива. Я частенько вспоминал тебя в Крыму, гуляя по берегу, куда из моря выбрасывало пробитые каски, погоны и прочие детали военного туалета, и оплакивал твой длинный скелет, мокнувший, я так думал, в соленой воде.
