«История публикации романа» — это, по сути, еще один, едва ли не детективный, роман о романе. И рассказана эта история самим Владимиром Осиповичем увлекательно и с привлечением многих документов.
После опубликования в 1974 году в трех последних номерах журнала «Новый мир», роман «В августе сорок четвертого...» сразу был признан новым, ни на что не похожим явлением современной литературы.
Самые первые отзывы пришли от профессиональных писателей: Василя Быкова, произведения которого Владимир Осипович высоко ценил, С.С. Смирнова, автора «Брестской крепости», и М.Л. Галлая, в прошлом известного летчика-испытателя, — людей, глубоко им уважаемых не только за талант, но и созвучную творческую и жизненную позицию.
Многомиллионная армия читателей встретила роман с огромным интересом: с первых страниц захватывали и сам сюжет — поиск и поимка военными контрразведчиками опаснейшей группы шпионов, — и подробно, с мельчайшими деталями описанные способы, методы и техника этой ратной работы, и никогда прежде не виданные оперативные документы с грифами «Совершенно секретно», записки по «ВЧ», шифротелеграммы и пр. — все это не отпускало внимания читателя до последней страницы, накаляя эмоциональное напряжения по мере стремительного приближения «момента истины». Роман будоражил воображение, рождал вопросы.
Публикация вызвала поток читательских писем (в архиве В.О. Богомолова их сохранилось несколько тысяч). Восхищаясь романом и его героями, люди хотели понять, как удалось автору добиться такого гипнотического воздействия на чувства и мысли читателя? События, описанные в романе, придуманы или взяты из жизни? Как удалось добиться разрешения на публикацию секретных документов из архивов?
Ответы на некоторые существенные вопросы содержатся и в открытом письме В. Богомолова критику Э.В. Кардину «Об истине и активной псевдокомпетенции», и в его частном письме азербайджанскому писателю Эльчину, и в подробных ответах некоторым заинтересованным читателям («Переписка с читателями»).
Многих читателей (да и не только читателей, но и литературоведов и даже друзей) занимали вопросы, и они просили Владимира Осиповича раскрыть секрет: в ком из своих героев наиболее ярко выражен сам автор, и (или) кто из действующих персонажей романа автобиографичен («Герои романа и автор»), и были ли у героев реальные прототипы. Ответы содержатся в письме В.О. Богомолова читательнице Э. Кузнецовой: «Все образы в романе собирательные. Насчет «автобиографичности» Блинова — то сходство тут только возрастное. Люди, знающие меня близко, довольно дружно утверждают, что автор более всего выражен в Таманцеве, Аникушине и в... генерале Егорове. Как говорится, со стороны виднее, и я даже не пытаюсь это опровергать»; в статье «Мастерская Владимира Богомолова» критика Михаила Кузнецова также содержатся пояснения В.О. Богомолова: «Буквального прототипа в романе быть не может, ибо образы в процессе творческой работы меняются, персонажи вступают во взаимоотношения друг с другом, и это опять вносит свои коррективы в характеры. Самый сложный процесс — типизация, это то, что откристаллизовывается при многократных редакциях рукописи. Прообразами послужили люди, которых я знал во время войны:
— прототип Алехина — вскоре погиб при задержании вражеских агентов в декабре 1944 года в Польше;
— прототип Таманцева — погиб зимой 1945 года в окопном бою при неожиданном прорыве танковой группы немцев;
— прототип генерала Егорова — умер вскоре после войны, не дожив до 50 лет;
— прототип Блинова — кстати, во время войны был артиллеристом и в контрразведке ни одного дня не служил. Закончил войну Героем Советского Союза, после института стал ведущим инженером;
— прототип подполковника Полякова — самого гражданского человека из героев романа, — после войны совершенно «вышел из образа»: закончил военную академию, стал генералом и прослужил в армии еще четверть века;
— прототип Аникушина — буквальный и соответствует всему до деталей. Я знал такого офицера, который, находясь после ранения на службе в комендатуре, был привлечен к одной операции розыскников и во время нее повел себя в точности как Аникушин. В результате погиб старший оперативнорозыскной группы, а этот офицер получил тяжелое ранение, но выжил».
При подготовке к публикации настоящего издания я посчитала уместным — в качестве своеобразного комментария — дать подборку фрагментов наиболее характерных читательских писем («Из читательской почты»), распределив их по рубрикам.
Возможно, иные письма, достаточно наивные и бесхитростные, могут показаться несущественными и необязательными в этой книге, но подкупающая искренность авторов и желание стать такими, как герои романа, не могут не восхищать и сейчас. Они были дороги Владимиру Осиповичу своей непосредственностью и своим безоглядным мальчишеским романтизмом. Особенно восторженным, но уже с ярко обозначенным волевым характером юношам Владимир Осипович, вместо ответа на просьбу выслать им инструкции по физической подготовке, «суплесу», «качанию маятника» и «стрельбе помакедонски», чтобы стать такими, как Таманцев, отправлял надписанную книгу: «На добрую память от автора с пожеланием здоровья и незаурядной судьбы».
Достоверность описанного в романе столь велика, что некоторые из читателей — участники войны — восприняли придуманную автором и описанную в романе военную операцию «Неман» как реально существовавший факт и были убеждены, что принимали непосредственное в ней участие. Один из читателей даже прислал Владимиру Осиповичу подробные воспоминания об этом и фотографии «убитых в романе диверсантов» («Мифология: «свидетели» и «участники» операции “Неман”»).
Есть письма («Письма-отклики») с глубоким и обстоятельным анализом романа, проведенным не критиками и литературоведами, не филологами, а геологом, химиком и инженером. На многие письма Владимир Осипович отвечал, особенно был благодарен за обоснованные замечания и даже выявленные читателями опечатки, непременно их учитывал при переизданиях романа, о чем лично сообщал адресатам («Письма с замечаниями»).
Есть и щемящие письма, наполненные болью и трагизмом, которые невозможно читать без слез: их авторы («Родственники однофамильцев») и спустя 30 лет после окончания войны разыскивают своих погибших на войне или пропавших без вести родственников. Встреченные созвучные фамилии в сюжете, документах, оперативных сводках вызвали у них робкую надежду и даже уверенность, что В.О. Богомолов, «если его роман не вымышленный, а документальный», знал этих людей лично, описал в романе именно их родственников, а значит, может сообщить что-нибудь об их дальнейшей судьбе или хотя бы месте захоронения. Каждому из таких адресатов, считая это своим моральным долгом перед памятью погибших, Владимир Осипович вынужден был с большим сожалением отвечать: «Упомянутый в романе ... к Вашему отцу (сыну, мужу, брату) никакого отношения не имел».
Было бы с моей точки зрения упущением не представить в данной публикации хотя бы единичные выдержки из огромного числа критических и литературоведческих статей, посвященных В.О. Богомолову и его произведению, а также не коснуться другой стороны жизни романа, а именно — предпринимаемых неоднократно попыток найти художественный эквивалент этому глубокому, многоплановому, сложному литературному произведению в театре, на эстраде и в кино, и отношения к этим попыткам самого автора («Послесловие»). Р. Глушко
