М.Л. Галлай, писатель, (г. Москва)
15 января 1975 г.
...Я давно не читал произведения с таким чувством нетерпения узнать, чем же это кончится, произведения с такими неожиданностями. Я был загипнотизирован логикой действий и поступками персонажей, с нетерпением ждал очередного номера журнала и досадовал на то, что печатание затянулось на несколько номеров. Ваш реалистический роман о войне, о контрразведчиках показал, что умение на войне — очень существенная вещь, а пафос достоверности и документальности столь высок, что ничего подобного в нашей литературе еще не было. Уверен, что урок достоверности, урок мужества окажет благотворное влияние на умы и сознание читателей и сохранится на долгие времена.
...Сцена со Сталиным, с Верховным Главнокомандующим, — лучшая сцена, которая когда-либо появлялась в нашей литературе. В необычайно короткой и лаконичной сцене Вы сумели передать всевластие Сталина, когда три министра стоят и смотрят на его морщинистый затылок, а он... ходит. Холодок по хребту проходит, когда представляешь себя на секунду в том кабинете.
Даже одна эта сцена делает Ваш роман явлением в нашей литературе.
Анджей Дравич, литературовед (Польша, г. Варшава)
6 августа 1976 г.
...Вы прекрасно показали работу оперативной группы контрразведки, ее методы, приемы, способы действия, развенчивая дешевые стереотипы криминальных историй. Все это воспринимается настолько достоверно, что кажется самым правдивым на сегодняшний день.
Это уже вопрос вне литературы: Вы просто чуть-чуть пододвинули историческую правду вперед, с ее добром и злом, и за это Вам низкий поклон.
Вы сказали новое слово в избранном Вами жанре, раскрывая его новые возможности, Вы идеально использовали контрапункт цитируемых документов — иногда драматических, а иногда и иронических или деловых. В короткой сцене у Сталина Вам удалось то, что было не под силу многим маститым писателям и что на жаргоне Ваших контрразведчиков называется «моментом истины». Это не карикатура и не панегирик; Вы показали государственного деятеля и вождя и, одновременно, сатрапа, который, ломая все правила действия, во имя собственных убеждений и методом психического террора, мобилизует все огромные силы и средства, ради цели, которую он считает главной. А методы эти — не эффективны, несмотря, или, наоборот, вследствие страха, который вселяет генералиссимус в своих подданных: небольшая группа специалистов, если ей не мешать и не подгонять ее, четко сделает то, на что разнузданный сталинский волюнтаризм направил множество солдат и чистильщиков, генералов, начальников спецслужб и НКВД, где все друг другу мешают и явно оказываются лишними.
Ваш роман продуман до мельчайших подробностей, и эпизод со Сталиным — пресловутая капля воды под писательским микроскопом: небольшое дело приоткрывает механизм системы.
Вам блестяще удалось создать огромное напряжение среди обычных действий, бесплодных, подчас, усилий, а в конце, доведя это напряжение до апогея, внешне простыми средствами раскрыть внутреннее состояние героя, который самостоятельно, один должен спровоцировать противника и тем самым обнаружить себя.
Можно Вас поздравить: в 1974 г. показать такое, опубликовать — это настоящий успех...
В.В. Овечкин, геолог (г. Ташкент)
27 марта 1978 г.
Спасибо Вам за «Зосю», «Ивана» и особенно «В августе сорок четвертого...». Жестокая, скупая, беспощадно правдивая проза. Лишенная внешнего проявления авторских эмоций, как она будоражит чувства читателя, какие вызывает ассоциации!.. Вы оставляете место для воображения читателя на то, что в Вашем романе подспудно еще несколько романов.
Например, жена Васюкова, которая «убегла в город с фелшаром». У Чаковского ее бы замучили немцы, у А. Иванова она бы геройски погибла в бою, а у Вас — «убегла в город с фелшаром». Сошлась с окруженцем, видно, крепко полюбила его, если и сынишку родила, и все тяготы жизни в партизанском отряде переносила, и... И вот пришли наши. Казалось, теперь можно вздохнуть. А жизнь стала еще круче — банды, зверские убийства. Вот еще роман, да такой, что и не знаешь, сможешь ли безоговорочно осудить эту женщину?
А какой сынишка Васюкова — безрукий мальчонка с улыбчивой замурзанной мордашкой, цепким кулачком! И Алехин не сглатывает тугой комок, не лезет в карман за кусочком сахара, а «Алехин был несентиментален и за войну перевидал всякое...» — это шедевр, это читатель сглатывает тугой комок.
Игорь Аникушин написан так здорово, что даже кто-то из критиков вслед за Таманцевым назвал его пижоном (для критиков такое простодушие непростительно).
И все-таки раздражение Таманцева и недоумение Блинова мне передались — какая же Вы умница! Когда Аникушин погибает, мне становится не столько жаль его, сколько того, что он погиб, не успев переменить мнения об Алехине, Таманцеве и Блинове, которых я полюбил; погиб, продолжая считать их такими же дуболомами, как тот особист, по которому он судит всех работников «Смерш».
Оперативные документы... Страницы, полные драматизма, сменяются хроникой, подлинными документами: возьмете за душу, сожмете и отпустите, потом опять сожмете. Оперативные документы у Вас не только и не столько помогают развитию сюжета, сколько служат эмоциональными отдушинами!
Как большой автор, столь завладевший вниманием, Вы даже малость озоруете, что можете позволить себе до-о-олгую паузу: «...Сахар заменить кишмишем из расчета...». Ах, как здорово!
...Отменно подобраны фамилии. Особенно молодецкая фамилия Таманцев. И хорошо, что он из Новороссийска. Вы и здесь избежали расхожести: а как соблазнительны были бы одессизмы, которые бы одешевили образ. О Сталине написано здорово. То, что нужно, и так, как нужно.
...Хорошо, что не появился фильм. Я против экранизации литературных произведений, особенно талантливых. У Вас появится столько соавторов, сколько читателей.
Вам природа подарила волшебный дар — способность, глядя на чистый лист бумаги, вообразить и создать портреты героев, их походку, голоса, манеру говорить, интересы, каждый видит своего Таманцева (Алехина, Блинова и т.д.). ...Зритель фильма — не творец, не соавтор, а потребитель. И неблагодарная вещь — экранизация, кино все преподносит зрителю на тарелочке режиссера. Если зритель читал роман, то в фильме увидит не так, как он себе представлял, и это вызовет неприятие фильма. А если он сначала посмотрел фильм, а потом прочтет роман — будет еще хуже; кино оказывает читателю медвежью услугу — преподносятся зрительные стереотипы и наглухо давит творческое воображение.
... Ваш замечательный роман будет жить самостоятельно, не портите впечатления экранизацией даже сверхталантливым режиссером. Никто из них не сможет вложить душу так, как это сделали Вы.
В. Соляников, химик (Московская обл., пос. Черноголовка)
