– Кипит… – Растокин достал трубку, портсигар.
– Пусть покипит. Полезно.
– Как бы других кипятком не ошпарил, – вставил Растокин, набивая табаком трубку.
– Это он может… А долго нет Кочарова. Покидать КП в такое время…
Они вышли наружу.
Дроздов продолжал:
– Управлять боем – сложное искусство, сложное. Особенно теперь. Столько в войсках техники, оружия… Возросли скорости, маневренность, огневая мощь. Изменилась тактика. Осмыслить все это надо, понимать…
Дроздов прикурил сигарету от протянутой Растокиным спички, закончил с едва улавливаемой виноватостью:
– Не все командиры умеют это делать, не все. Да, признаться, и мы недостаточно еще их учим этому искусству. Часто время тратим на мелочи, пустяки. А главное-то, чтобы командиры были хорошими организаторами боя, умели воевать… Умели воевать, – повторил он. – Этому искусству надо учить прежде всего нам, старшим командирам, да и самим учиться.
Растокин в душе соглашался с Дроздовым.
«Действительно, современный бой – это не только противоборство оружия, техники, людей, но и противоборство командирских умов, их интеллектов. Победу на поле боя одерживает тот, кто умеет лучше оценить обстановку, быстрее принять правильное решение, полнее использовать возможности оружия и техники, мастерство людей, кто сумеет разгадать замысел противника, упредив его действия, захватить инициативу в свои руки. А для этого командир должен иметь широкий тактический кругозор, действовать смело, творчески. Ты прав, Федор Романович, не все еще командиры в совершенстве владеют этой сложной наукой – наукой побеждать, да и не везде их еще по-настоящему этой науке учат. Взять хотя бы Кочарова, Полякова…»
Растокин видел озабоченное лицо Дроздова, его нервно вздрагивающую левую щеку и, предвидя суровый разговор его с Кочаровым, решил заранее смягчить их встречу.
– Надо помочь Кочарову, Федор Романович. Энергии у него, желания – хоть отбавляй.
Дроздов будто только и ждал этого разговора, тут же подхватил:
– Дорогой мой человек! Как парит стриж, видел?
– Видел, – ответил Растокин, не догадываясь пока еще, почему он вспомнил о птице.
– Высоко забирается?
– Высоко…
– А выше подняться не может. Хочет, а не может… – Дроздов помолчал, усиленно дымя сигаретой, закончил с раздумьем. – Так и человек. Видно, у каждого свой потолок, своя высота. У каждого…
– Тут, Федор Романович, вина не только Кочарова, – Растокин решил высказать ему все, что давно собирался сделать. – Есть над чем подумать и штабу дивизии. Полк-то считается передовым, а на поверку – не тянет. А ведь разных комиссий в полку побывало в этом году немало, и от вас были… Выходит, проглядели?
– Есть над чем подумать, Валентин Степанович, есть, – соглашался Дроздов.
Ему было неприятно слушать об этом. Он понимал: как старший начальник он несет личную ответственность за те упущения, которые вскрыты в полку, поэтому говорил скупо, сухо:
– Иногда о боевой подготовке в частях по цифрам и процентам судим. У кого они вше, того и считаем передовиком, он победитель соревнования, в героях ходит. А как достигнуты эти цифры, эти проценты, соответствуют ли они уровню подготовки личного состава, порой не знаем, в суть не вникаем. Иной начальник любые цифры, любые проценты с потолка выдаст, лишь бы не ругали его за отставание, лишь бы в передовиках покрасоваться. Кочаров тоже на это способен. Так что критику принимаю, Валентин Степанович. Принимаю полностью.
Дроздов замолчал. Живые огоньки, которые светились в его глазах вначале, когда он пришел на КП, сейчас потухли, вроде их присыпали пеплом, а сам он весь как-то сразу осунулся, постарел.
Вошел Кочаров, возбужденный, резкий.
Дроздов поднял на него усталые глаза:
– Надолго командный пункт покидаешь, Максим Иванович.
Кочаров снял фуражку, стряхнул с нее пыль.
– Вынужден, товарищ генерал. Не все шло гладко… Пришлось вмешиваться.
– Мышкина подталкивал?
– Чуть наступление не сорвал. – Налив из бака в кружку воды, Кочаров залпом выпил ее.
– А как же он успел в тыл «южных» выйти, резерв их разбить, мост занять? – обвел Дроздов цепким взглядом Кочарова.
– Основной удар принял на себя второй батальон, а Мышкин в обход шел…
– Выходит, не по плану воевал?
Не желая между ними ссоры, Растокин подал реплику:
– Этот вариант они предусматривали.
Дроздов встал, прошелся взад-вперед.
– Не защищай, Валентин Степанович. Мне Мышкин все доложил. Поддержать просил, если Кочаров за ту инициативу устроит ему головомойку.
Кочаров вытер платком раскрасневшееся и лоснящееся от пота лицо, проговорил в сторону:
– Людей мог погубить. Хорошо, так обошлось…
– Спотыкаются, бывает, и на ровном месте, – Дроздов остановился напротив Кочарова. – Кстати, в том, что танкисты подорвались на минах, виноваты мы с тобой. До сих пор не удосужились очистить от мин реки. В самом деле, почему эта мысль – проверить реки – не пришла мне в голову раньше? И штабисты не подсказали. А два батальона ты «потерял» зря, Кочаров. Зря. Так не воюют. В настоящем бою ты их потерял бы запросто.
Кочаров тяжело поднял голову, холодно посмотрел на Дроздова.
– Планировали авиационный удар в полосе наступления моего полка, а вышло наоборот. «Южные» сами на нас авиацию бросили…
– Планировали так, а нанесли там, где важней, – произнес Дроздов. – Там, где наметился успех. Да и «противник» сложа руки не сидит, действует. Тоже победить хочет. Но ты – командир. Думай, принимай новое решение, коль обстановка изменилась. Тебе об этом было известно.
Кочаров обвел взглядом красиво нарисованные плакаты, призывы, вывешенные на планшетах у бункера, тускло проговорил:
– Когда машина идет на полном ходу, неожиданные повороты опасны, товарищ генерал.
На что Дроздов заметил:
– Для дальновидного командира, Максим Иванович, повороты не опасны. Он все рассчитает и предусмотрит заранее. – И, видимо, не желая еще больше накалять обстановку, заключил: – Ну, обо всем этом – на разборе. Предупреждаю, жарко будет, Кочаров, жарко! И Поляков стрельбы завалил. Батальон-то носит звание отличного! Выходит – липа?
Дроздов замолчал, щеки его от волнения раскраснелись, сам он весь подобрался, подтянулся, стал таким же деятельным, энергичным, как и прежде. Посмотрев на Растокина, неожиданно предложил:
– А что, Валентин Степанович, если тебя на дивизию? Мне предлагают штабную работу. Вот и давай на мое место. Или к столице присох?
Растокин смущенно развел руками: