А может, поговорили?
Может, Глори думала, что Блэйр не выдержит?
Может, она права…
Он вспомнил Блэйр на пикнике. Конечно, в ней есть доля уязвимости, хрупкости… Но целовалась она с обжигающей страстью. Она учила девочек танцевать сальсу. Конечно, под конец она тяжело дышала – как и Стиви и Поппи. Они много ходили. И она ела с таким же аппетитом, как и остальные.
Конечно, Блэйр перенесла тяжелейшую болезнь. Но она была на пути к выздоровлению и имела полное право жить как хочет. Без постороннего вмешательства.
Он постучал в дверь черного хода. Досчитал до десяти и постучал снова, сильнее.
– Николас?
Обернувшись, он увидел Блэйр за спиной.
– Стиви и Поппи рассказали мне, что случилось, – прямо заявил он. – Я хотел убедиться, что ты в порядке.
Вопреки воле Блэйр, ее сердце при виде Ника забилось сильнее. Хорошо, что было темно, потому что к щекам внезапно прилила кровь. Она смотрела на него, как голодный ребенок смотрит на витрину кондитерской.
– Я гуляла. – Она была слишком на взводе, чтобы идти прямо домой.
Она обошла Ника, стараясь не касаться. Ей не нужны были новые приливы жара, электрические искры, которые неслись по коже от его прикосновений. Сердце и так ее не слушалось; не хватало еще, чтобы к нему присоединился разум.
– Спасибо, что зашел проверить, Николас… Зайдешь?
Уходя, она оставила свет на кухне включенным, и, когда Ник переступил порог, у нее перехватило дыхание от того, как золотой свет играл на выгоревших кончиках его темных волос. Словно вокруг его головы появился нимб. А вот глаза, напротив, казались почти черными. Темноглазый ангел… который о ней заботился.
Блэйр указала ему на место за столом:
– Чай, кофе?
– Может, горячий шоколад?
Она достала коробку какао.
– Легко.
Она поставила греться молоко, раскрыла упаковку зефира и закинула одну зефиринку в рот, а остальные положила на стол, приглашая Ника приступать. Они оба молчали. Но молчание было комфортным. Даже приятным. Блэйр была рада компании; это помогало бурлящим мыслям слегка успокоиться, пока руки были заняты угощением.
– Как девочки? Когда комитет объявил, что нашел наставницу мне на замену, они были в шоке.
– Они расстроены… и сердятся.
Она смотрела на стол, рисуя пальцем воображаемые узоры.
– У меня такое чувство, будто я их подвела.
– Ты? – Он как будто был готов вскочить на ноги, но все-таки удержался на месте. – Виноват комитет, раз принял такое глупое решение! Ты не пыталась их переубедить?
– Они не дали мне возможности. – Просто взяли штурмом. – И спорить перед девочками я не хотела. – Не хотела устраивать сцену. Боялась, что расплачется. – Все равно я была временной наставницей.
Но она думала, что времени будет больше.
Ник нахмурился:
– Но…
– Я обнаружила, что спорить с добротой очень сложно, – перебила его Блэйр, не желая слушать, что он скажет. Она сама уже все это себе сказала, пока гуляла. – Они всегда считают, что правы… Не хотят признавать, что их добрые намерения приводят к не такому уж доброму результату. – Она покачала головой.
На этот раз Ник все-таки вскочил на ноги:
– Вечно эти курицы суют нос не в свое дело!
И следом, словно для того, чтобы оправдать то, почему встал, он отнес пустую кружку к раковине и ополоснул. Прислонившись к разделочному столу, он скрестил ноги в щиколотках. Блэйр сглотнула. Ноги у него были длинные и поджарые. Она помнила, с какой силой они сжимали ее бедра…
– Блэйр, Глори входит в комитет.
Хватит на него пялиться! У нее опять вспыхнуло лицо, и Блэйр отвела взгляд и снова принялась водить пальцем по столу. А потом до нее дошло.
– Глори? – Она проглотила вздох.
– Думаешь, она знала, что они собираются сделать?
Тот же вопрос терзал ее с тех пор, как она узнала новости. Знала ли Глори, что комитет хочет ее заменить? Блэйр подозревала, что да. И что она это предложила. Но…
Ей казалось, что Глори начала верить в ее здоровье.
Блэйр поставила пустую кружку на стол с громким и крайне удовлетворительным стуком.
– Черт, Николас! Я не знаю, что еще делать. – Она вскочила на ноги и принялась мерить кухню шагами, пытаясь выплеснуть хоть часть энергии.
Ник наблюдал за ней из-под полуопущенных век, и это тоже не помогало. Она всплеснула руками:
– Ты знаешь, что я каждое утро трачу целый час на то, чтобы так выглядеть? Чтобы выглядеть нормальной, чтобы ко мне относились как к нормальной? Но они все равно считают, что я не могу работать два часа в неделю с кучкой подростков!
– Час?
– О да! – Она невесело рассмеялась. – Прошли те дни, когда я могла провести по волосам расческой, подкрасить губы и бежать по делам.
– Целый час? – повторил Ник.
– И ты говоришь с женщиной, которая может сделать полный вечерний макияж за десять минут. – Она скрестила руки и сверкнула глазами. Ник выглядел пораженным молнией. Не то чтобы она могла его винить.
– Полагаю, это большое достижение, горожанка?
– Еще какое, деревенщина. – Однако она улыбнулась, и доля напряжения ушла.
Ник все еще прислонялся к столу, вытянув ноги. Он был воплощением жизненной силы. Его кожа светилась естественным здоровьем, а обращенные к ней глаза мерцали. Она не могла найти в себе силы отвести взгляд. Сила, мощь, жизнь… и капелька отчаянности. Эта смесь опьяняла.
– Какой у тебя был рак?
Темный взгляд не отпускал ее. Какой рак? У Блэйр перехватило дыхание, но она заставила себя сделать глубокий вдох и произнести:
– Рак груди.
Он моргнул. Удивился ее прямоте или не ожидал этой болезни? Блэйр не знала и не хотела знать. Но по крайней мере, моргнув, он снял с нее чары. Она отвела глаза и снова опустилась на стул. Она не хотела видеть, как его взгляд соскальзывает к ее груди. Не хотела видеть жалость на его лице.
Блэйр вскинула подбородок, но смотрела мимо него, в стену.
– Рак груди – самая распространенная форма среди австралийских женщин после рака кожи.
– Блэйр! – хрипло воскликнул он. – Но ты будешь в порядке?
– Мне сделали мастэктомию. – Она указала на правую грудь. – И химиотерапию. Врачи уверены, что я восстановлюсь полностью. Официально меня не будут считать выздоровевшей еще пять лет. Но прогнозы хорошие.
Ник расставил ноги и подался вперед:
– Может, твоя тетя, и комитет, и твои коллеги правы. Может, тебе не стоит напрягаться, и…
