– Ну, допустим не масса, но кое-что в запасе имеется.
Не смотря на то, что Ди улыбается и шутит, глаза не покидает тень грусти. Кажется, что веселье и радость это всего лишь маска, скрывающая от посторонних взоров боль и горе. Меня так и порывает спросить, что у нее произошло, но в то же время боюсь, что этот вопрос уничтожит такую дорогую для меня маску веселья.
– Я служил в десанте. Воевал. Как ты тогда сказала, в машине, – горячие точки? Очень удачное название. Но травму, – глажу рукой правое колено, – получил по глупости. При разгрузке железнодорожного вагона на меня упал большой промышленный холодильник.
– Так вот что значит холодные точки. А я себе голову ломала, – перебила меня Ди.
– Жена решила, что еще слишком молода, чтобы связывать свою судьбу с бесперспективным инвалидом и ушла. Если быть совсем точным, я сам предложил развод, и она с легкостью согласилась, как будто давно этого ждала. Я ее не виню. Жить с инвалидом… Да еще и афганский синдром в придачу.
–Афганский синдром? Я уже о нем где-то слышала, – задумалась Ди. – Вспомнила. Мне о нем старший брат рассказывал. Он тоже воевал. – Ее маска веселья потускнела. Словно в один миг выцвели яркие краски, и частица театрального реквизита постарела на много лет. – Это что-то вроде психического заболевания у тех, кто воевал, а потом окунулся в обычную мирную жизнь?
–
Да. Потом обычное существование, больше похожее на попытку выжить.
– Ты любил ее?
– Жену?
– Да.
– Наверное, да. Сейчас уже трудно сказать наверняка.
–Так не бывает, – осудительно сказала Ди. – Нельзя наверное любить. Тут либо да, либо нет. Третьего не дано.
– Да. По началу это было безумное, безграничное чувство. Мы не представляли жизни друг без друга. Клялись навеки быть вместе. В общем, самая типичная первая любовь – пылкая и одновременно глупая, потому, что люди руководствуются не разумом, а сердцем. Война оставила свои следы не только у меня на теле, но и в душе. Я вернулся совершенно другим человеком. Уходил веселым жизнерадостным парнем, а вернулся суровым солдатом. Хорошо, что мы разошлись. Все равно из этого ничего путевого бы не получилось.
– Наверное, ты прав. Нет, ты не подумай, что я собираюсь тебя судить, нет. Просто мне очень хочется узнать тебя ближе… – она осеклась и неловко покраснела.
–
Зачем?
Затаив дыхание, жду ответа, так как будто от него зависит вся моя дальнейшая жизнь. А может так оно и есть.
– Ты… Ты хороший… А давай об этом как-нибудь потом поговорим? – не очень умело вывернулась Ди.
С трудом сдерживаю разочарованный вздох.
– Давай.
– Я вся во внимании, рассказывай дальше. Не знаю, почему ты говорил о фантастичности. Твоя история вполне реальна.
Хм! Ну-ну. Посмотрим, что ты скажешь дальше, и насколько тебе покажется реальной моя история.
– Однажды ночью приходит сон. Очень необычный. Сон, в котором тебе дают шанс быть здоровым человеком, и заниматься тем к чему привык, что стало нормой жизни.
– Воевать, – даже не предположила а скорее продолжила Ди.
– Именно.
Я рассказываю ей все: о миссиях Пик, о порой чрезмерной жестокости, о наших жертвах, о попытке самоубийства, даже о той ночи с Дамой. Не знаю, зачем я это делаю… Возможно, просто нормальное человеческое желание открыть душу. Ди слушает, не перебивая, судорожно комкая край клеенки кухонного стола в наиболее интересных местах рассказа.
– … не знаю, как мне удалось выскользнуть из сна. Потом пришла ты, – заканчиваю свое повествование.
Ди сидит, медленно покачивая, пустую чашку. Я ожидал чего угодно: восторга, насмешек, обвинения во лжи, но только не молчания. На меня поднялись полные слез глаза:
– Спасибо Дима, – тихонько прошептала девушка и взяла меня за руку. – Большое спасибо.
– За что?
Она лезет в дамскую сумочку и, покопавшись, достает небольшую фотографию. Один уголок загнулся, и она его бережно распрямляет.
– На, держи, – протягивает ее мне и вытирает тыльной стороной ладони мокрые глаза.
На фотографии запечатлен танк, густо покрытый камуфляжными пятнами. На броне сидят в обнимку несколько молодых ребят. Мы тоже в свое время такими были. Храбрыми и глупыми. Не все успели поумнеть и понять, что война это не место для выпендрежа и красивых поз. На коленях у ребят традиционные калаши. Поднимаю глаза чуть выше. Из люка в башне танка на половину высунулся красивый мужчина с сигаретой в зубах. Из под черного шлема выбивается русый локон.
– Десятка, – еле слышно шепчу, глядя в знакомое до боли лицо. – Серега… Как? Откуда? – с шипением боли вскакиваю на ноги. – Откуда эта фотография? Кто он? -Ухватив Ди за плечо притягиваю к себе. – Ди, кто этот человек?
– Ты его знаешь? – снова влажнеют глаза девушки.
– Это Десятка Пик. Он погиб вчера… нет, этой ночью. Я рассказывал. Ядовитый ноготь,– тараторю, путаясь в догадках.
– Мне больно Дима, – умоляюще смотрят ее глаза. – Ты делаешь мне больно.
– Да, конечно. Извини, – отпускаю ее плечо и сажусь на место. – Этого не может быть.
– Может, Дима, может. Это Сергей, мой брат.
– Брат?
Кажется, что мне в легкие залили расплавленный свинец. Он нестерпимо жжет и, булькая, поднимается по горлу вверх. Ди сестра Десятки. Значит с ним можно встретиться, поговорить. У нас найдется о чем поговорить! Еще как найдется! Ему будет интересно, что произошло после того, как его убили. Смерть во сне это всего лишь сон. Меня же тоже убили, и ничего. Жив – здоров. Скорее всего, если человека убивают во сне, он всего лишь навсегда выбывает из колоды и не более. Вместе с Серегой мы обязательно что-то придумаем. Не знаю что, но все равно придумаем. Я уже буду не один…
– Где он? – я уже готов бежать.
– Он умер. Сегодня ночью.
Мои пальцы разжимаются, и фотография осенним листом планирует на пол.
– К-как умер? Почему?
– Сережа сильно болел. Что-то с дыхательными путями, – каждое слово Ди выдавливает из себя с трудом. Видно, что она на грани нервного срыва, но все равно держится молодцом. – Тогда, в горящем танке, он не просто получил очень сильные ожоги, но еще и надышался какой-то гадостью.
– Причина смерти?
– Остановка сердца, – ответила Ди.
– Но ты говорила о дыхательных путях. При чем здесь сердце?
– Я сама удивлена. Брат никогда не страдал сердцем. Он всегда любил спорт и уделял ему немало времени.
Я никогда не умел говорить нужные слова, особенно выражать соболезнования.
– Я знаю, тебе тяжело… Если можешь, пожалуйста, расскажи мне о нем.
