– Очевидно, он вышел во двор покурить. Домработница вспомнила, что Илона Альбертовна накричала на него, чтобы он не курил в комнатах. Во дворе кто-то напал на него сзади и задушил его веревкой из кладовки. Так я его и нашел, – с неожиданной для него беспомощностью заключил Кошкин.
– Мне очень жаль, капитан, – пробормотал Макс.
– Ни хрена вам не жаль, – огрызнулся его собеседник. – Вам наплевать, что у него была жена и маленький сын и что для них он теперь… как вы верно подметили, Виктория, навсегда останется в прошедшем времени.
– Как же он не защищался? – дрожащим голосом спросила Ира.
– А вы? – Капитан зло посмотрел на нее. – Как вы, интересно, стали бы защищаться, если бы на вас напали сзади?
– Но у него же был пистолет… – пробормотала Ира и осеклась.
– Пистолет? – Кошкин нахмурился и повернулся к Максу. – Минуточку. Вы знали, что Толя носил с собой оружие? Вообще-то, он не имел на это права.
– Я, честно говоря, не в курсе, – сказал Макс, избегая его взглядом.
– Вы уверены, что это был именно пистолет? – Теперь Кошкин переключился на Иру.
– У него оттопыривался карман, – еле слышно ответила девушка. – Как, знаете, в детективных фильмах… – Она осеклась. – Я подумала… то есть мне показалось…
По ее голосу Виктория поняла, что Ира готова заплакать.
– Послушайте, – начал Макс, – если мы можем чем-то помочь… Если я могу что-то сделать…
Мгновение Кошкин о чем-то хмуро раздумывал, покусывая изнутри нижнюю губу. Затем кивнул:
– Да. Я должен буду поговорить с каждым из вас.
Лев Подгорный сладко всхрапнул, попытался повернуться на своем неудобном ложе и проснулся.
– Что такое, в чем дело? – сонно пробормотал он.
– Еще одного убили, – дрожащим голосом сказала Ира. – Сыщика.
– А, ну туда капитану и дорога, – отозвался критик и надел очки.
После чего встретил взгляд Олега Кошкина. По совести, этот взгляд нельзя было назвать ни каким-то особенно злобным, ни чрезмерно свирепым, ни испепеляющим, и вообще, Лев имел все основания считать, что его никаким взглядом не прошибешь, – но тут, надо признаться, Подгорный не на шутку струхнул.
– Э… – в некотором смущении начал он. – Я, собственно, только что проснулся… и не очень хорошо соображаю. – Он заискивающе улыбнулся.
– Врожденный или приобретенный? – выпалил Кошкин.
– Прошу прощения?
– Ваш кретинизм врожденный или приобретенный? Судя по всему, врожденный. Потому что приобрести такой затруднительно. Даже за деньги!
Критик понял, что наступила пора встать в позу Безвинно Притесняемой Интеллигенции (да-да: пишется только с большой буквы), и на всякий случай поправил очки.
– Я не понимаю, капитан, – начал он тоном, исполненным сдержанного достоинства, – с какой стати…
– Лев, заткнись!
Виктория сама от себя не ожидала такой грубости – потому что к вышеприведенной фразе она, по правде говоря, кое-что добавила; и это кое-что – если уж говорить совсем начистоту – совсем не красило ни писательницу, ни женщину, ни просто человека. Но цели своей она достигла, Лев умолк, застигнутый врасплох. Макс, отчего-то улыбаясь, старательно делал вид, что разглядывает потолок.
– Извините, капитан, – сказала Виктория. – Я бы хотела узнать… мы все хотели бы узнать… – Она собралась с духом. – В этом доме произошло уже третье убийство. Неужели опять никто ничего не заметил?!
– Ну почему же, – ответил Кошкин, и шрам на его виске дернулся, – я получил массу ценных сведений. Домработница клянется, что ни она, ни дочь никуда не выходили. То же самое мне заявили Адриановы и Филипп Ермолов. Равно как и супруги Каверины, которые мило провели время в обществе героев месье Дюма. Так что теперь я готов ставить что угодно, что вы тоже скажете мне, будто не выходили из дома.
– Никуда мы не выходили! – раздраженно проговорил Макс. – Я дежурил у двери и готов поклясться!
– Так хорошо дежурили, что заснули? – вкрадчиво спросил Кошкин.
– Минуточку, – подозрительно проговорил Кирилл, – откуда вам известно… Вы что, подслушивали?
– Нет. Просто некоторые разговаривают слишком громко, а я не обязан затыкать уши. Еще раз: кто-нибудь из вас куда-нибудь выходил этой ночью?
– Ну я выходила, – жалобно сказала Ира. – После шампанского. А Макс меня проводил.
Кирилл поперхнулся:
– Макс! Так вы что, оставили нас без охраны? И оставили дверь открытой?
– Хватит ныть, ничего с вами не случилось, – фыркнул плейбой.
– Но мы не выходили из дома, – тотчас же прибавила Ира, обращаясь к Кошкину. – И Макс никого не убивал!
– Какой у вас размер обуви? – внезапно спросил Кошкин у Макса.
– А при чем тут это? – удивился тот.
– При том. Какой?
Мгновение плейбой буравил капитана взглядом.
– А не скажу, – неожиданно объявил он. – Пока вы не объясните, зачем это вам надо.
– Могу объяснить, – подозрительно легко согласился Кошкин. – Возле тела Толи были следы. Мужские. Их не успело занести снегом. Кстати, следы вели прямо в дом, так что могу вас обрадовать: тот, кто убил его, наверняка один из людей, которые находятся в каравелле. Так какой у вас размер?
Лев Подгорный зевнул.
– Господи, до чего старый трюк, – с отвращением сказал он. – Отпечатки обуви мужские, значит, это была женщина. Которая нацепила мужскую обувь, чтобы сбить нас со следа. Голосуем? – Он прищурился. – Виктория, ты за кого? Вернее, против кого, учитывая обстоятельства?
– У него 43-й размер, – проговорила Виктория, игнорируя критика.
– Ты это о ком? – с недоумением спросил Кирилл.
– О Максе, о ком же еще?
Скулы Кирилла медленно начали наливаться красным.
– Та-ак, – протянул он. – Ясненько.
– Что тебе ясно, ясновидящий? – передразнила его Виктория. – Мне Женька говорила. Она ему как-то подарок подбирала. Обрадовать хотела. Пришла с подарком, а он с другой бабой в постели. Помнишь, Макс? Или уже все забыл?
Злость, звеневшая в ее голосе, поразила Кирилла. Такой он Викторию никогда не видел – и, по правде говоря, не подозревал, что она может такой быть.
– Ты что, собираешься теперь меня во всем обвинять? – неуверенно пробормотал Макс.
– Да, – с ожесточением выпалила Виктория. – Потому что ты, сволочь, сломал ей жизнь. Ты убедил ее, что раз она тебе не нужна, то и никому нужна не будет. И она ухватилась за первого попавшегося человека, за Валентина Степановича. Который был не такой, как ты, но это уже ничего не могло изменить. Потому что она его не любила и знала, что никогда не полюбит. Ей не надо было выходить за него замуж. Не из-за того, что его первая жена – стерва, которая над ней куражилась, то есть пыталась куражиться, не из-за того, что Женька получилась ровесницей своей падчерицы. Просто не стоило, и все. А ты, гаденыш, пришел на ее похороны. И смел лить там лицемерные слезы, хотя твоим слезам цена такая же, как тебе самому.
