– С того, что ни 41-й, ни 43-й, ни 44-й размеры вас не заинтересовали. Значит, речь идет… ну, о 42-м размере. Хотя, по правде говоря, это может быть и 40-й, к примеру. Только 40-й может быть и женский, а раз вы так уверены, что это был мужчина…
Тут она нагнулась и извлекла из принтера свежеотпечатанный листок, сделав это так быстро, что капитан не успел ее перехватить.
– Это вещественное доказательство, – сухо сказал Олег. – Будьте так добры, отдайте его мне.
Виктория, не отвечая, всмотрелась в изображение.
– Это что, и есть след того, кто убил вашего друга?
Но тут Олег весьма невежливо выхватил листок из ее руки.
– Он был мне не друг, – сверкнув глазами, ответил капитан. – Просто коллега.
– По-моему, это какой-то ботинок, – объявила Виктория. – С подошвы на снегу даже отпечаталась часть надписи.
– Я понял, – кивнул Кошкин. – Это название фирмы.
– А вы искали эту обувь?
– Не так быстро, – усмехнулся капитан. – В этом доме слишком много комнат. Кое-что я успел осмотреть, но… сами понимаете, спрятать такой предмет, как пара ботинок, не составит труда.
– Знаете, Олег Петрович, – сказала Виктория, – мне кажется, вам нужен помощник.
– И вы хотите предложить себя? – что-что, а схватывать на лету Олег умел.
– Некоторым образом.
– А почему я должен согласиться? – внезапно спросил Кошкин.
– Потому что я хочу найти того, кто убил Евгению. И потому, что я… э… ну, скажем так, кое-что понимаю в убийствах.
– Вот как? Вы работали в милиции? В прокуратуре, в следственном комитете?
– Нет. – Виктория заставила себя улыбнуться. – Я всего лишь писатель.
– И вы думаете, что ваш колоссальный опыт в раскрытии книжных убийств, которые вы же сами и придумали, может нам помочь?
– А сарказм вам не идет, – сухо (куда суше, чем ей хотелось) промолвила Виктория. – Почему вы не хотите принять мою помощь?
– Я не могу брать в помощники лицо, которое проходит как возможный подозреваемый, – спокойно ответил Олег. – Уж извините.
– И не подумаю, – парировала Виктория. – Интересно, в чем же вы меня подозреваете? Уж не в убийстве ли Евгении, часом?
– А почему бы и нет? Мало ли что могут не поделить ближайшие подруги, в конце концов, – туманно отозвался Кошкин.
– Женщины, – задумчиво сказала Виктория, – могут не поделить только одно: мужчину. – И тотчас же: – Вы всерьез считаете, что я могла убить Женю только из-за того, что Кирилл с ней спал?
– Так вы знали? – удивился ее собеседник.
– Прошу прощения, вы за кого меня принимаете? Мы же взрослые люди, в конце концов! Конечно, я поняла по поведению Кирилла, что у него кто-то есть. Но по тому же самому поведению было ясно, что никакой радости от этого он не испытывает. А вскоре Женя меня осчастливила известием, что она с ним живет. Подошла ко мне на издательской вечеринке и сообщила, нисколько не смущаясь, глядя прямо мне в лицо.
– А вы?
– А что я? Точно так же, глядя прямо ей в лицо, ответила: «Ну и что?» После чего мы радостно вцепились друг другу в волосы и принялись с удовольствием их драть. Можете проверить, я до сих пор ношу парик. – И Виктория совершенно беззастенчиво рассмеялась. – Нет, вы все-таки поверили! На долю секунды, но тем не менее!
– Знаете, – признался Кошкин, потирая лоб, – у меня от вас всех уже голова идет кругом. Между прочим, ваш друг думал, что вы не перенесете разоблачения и бросите его.
– Конечно, мне было очень неприятно, – усмехнулась Виктория. – Я же живой человек, в конце концов. Но если вы думаете, что из-за Кирилла я могла убить Женю, то мне придется сделать вывод, что вы плохо знаете людей. Все закончилось именно так, как я говорю: она сказала мне об их отношениях, я спросила: «Ну и что?» – и она удивилась: «Как, ты разве не собираешься за него бороться?» Пришлось ей напомнить, что я никогда ни за кого не борюсь.
– Вы такая фаталистка? – осведомился Кошкин, который отлично знал женщин и был склонен не верить ни единому слову своей собеседницы.
– Я не фаталистка, а реалистка, – парировала Виктория, – и чертовски гордая притом. Не вижу смысла бороться за человека, который тебя не ценит. Победы этого рода всегда выглядят очень жалко, а поражения – еще жальче.
– Ваше здравомыслие меня пугает, – сказал Кошкин, испытующе глядя на нее. – И что, на этом ваш милый разговор закончился?
– Фактически да, потому что Женя скоро от меня отошла. По-моему, – добавила Виктория с улыбкой, – она была несколько разочарована, что я не стала устраивать скандал.
– И вы продолжали считать ее своей подругой, – буркнул капитан. – Интересно, как же она обращалась с теми, кто не был ее подругами?
– Вас интересует ее психологический портрет? – спросила его собеседница.
– Да, и даже очень. Потому что от разных людей я слышал, прямо скажем, взаимоисключающие версии. А в таком деле личность жертвы нередко дает ключ к разгадке того, кто мог ее убить и за что.
– Видите ли, Олег Петрович, – сказала Виктория, глядя на картину на стене, довольно правдиво изображавшую натюрморт с мертвыми птицами. – Человека нельзя описать двумя-тремя словами. Любой человек – это не мазок на картине, это целая картина. Где-то он проявит бессердечие, где-то великодушие, где-то будет героем, а где-то – последней сволочью. Если вы спросите меня, какой была Евгения, я постараюсь ее описать как можно полнее, но не думаю, что мой портрет будет абсолютно исчерпывающим. Вы понимаете, о чем я?
– Так какой была Евгения?
– Она была талантливая художница, если мы будем брать творческую сторону ее личности. И неуравновешенный, неустроенный человек, если уж говорить о характере. Искренняя, правдивая, бескорыстная, все это в ней было. Но она опускала руки, если что-то шло не так. На нее было легко повлиять, но она всегда мучилась, если понимала, что под этим влиянием сделала что-то неправильно. А когда находилась в разладе с собой и с окружающим миром, в ней просыпался провокационный дух. Это заявление на вечеринке, которое она мне сделала, – из разряда таких вот провокаций. – Виктория умолкла. – Иногда я думаю, что все пошло наперекосяк, когда Макс ее бросил. Он это сделал, потому что ему нравилось строить из себя плейбоя, а плейбой ведь не может привязаться к одной женщине. Ради этой глупой маски он поломал жизнь и себе, и ей. А иногда я думаю, что вместе им было бы ничуть не лучше, чем Жене с Валентином Степановичем, и даже хуже, потому что Макс порывистый, он не умеет в некоторых ситуациях проявить мудрость. Ну и, конечно, он не перестал бы ходить налево, это точно. И она бы устраивала ему скандалы, а потом стала бы соревноваться с ним в количестве романов, что-нибудь такое. И все равно бы они в конце концов разошлись, потому что Макс в глубине души стопроцентный мещанин, и он ее никогда не понимал. Ни ее творчество, ни ее метания. Он бы сказал, что это глупые бабские капризы, и все, на большее он не способен. Просто он одноклеточный, мир воспринимает просто: черное – белое, постель, но никаких обязательств, все художники уже умерли, а творчество здесь и сейчас – блажь, особенно если этим занимается женщина. И Женя бы его не переделала, потому что одноклеточный организм не может стать многоклеточным. Ему этого не дано.
