– Нормальный отзыв, значит? По-вашему, писать «маразматически нелепый сюжет» и намекать на личные неурядицы автора, да еще в таком пренебрежительном тоне, в порядке вещей?
– Сюжет там действительно нелепый, – отрезал Лев. – Да и вообще, старик давно исписался, если говорить начистоту. Даже лучший роман Адрианова, который сделал его звездой, – «Теорема инспектора» – всего лишь бледное подражание Агате Кристи, которую он очень высоко ставит. А о других его книгах и говорить нечего. – Подгорный вздохнул. – Только если вы думаете, что я из-за этого затаил на старика злобу и прикончил его, то выбросьте это из головы. А что касается остальных жертв, то, по правде говоря, мне нет до них никакого дела.
– Даже до Евгении? Мне казалось, вы дружили.
– Нет. Хотя бы потому, что дружба между мужчиной и женщиной невозможна в принципе. В молодости я верил, что у нее есть талант, что она многого добьется, и это заставляло меня закрывать глаза на ее выходки. А потом я понял, что таланта там, в общем-то, кот наплакал, зато неизрасходованной желчи и истерии – сколько угодно. Думаю, в конце концов она бы успокоилась, благополучно пережила бы старика и нашла бы себе мужа помоложе. Того же Кирилла, к примеру… А вместо этого ее убили. Кто, почему, за что – загадка для меня, поверьте, точно так же, как и для вас. А вообще, строго между нами, глупая, как и она сама. Не удивлюсь, если узнаю, что и причина тоже. Хотя вряд ли вы станете обращать внимание на слова человека, который всех считает идиотами, верно, капитан?
Глава 22
Аутодафе
Четыре убийства.
Тринадцать свидетелей, оставшихся в живых. Включая, кстати, его самого.
Безнадежно, совершенно безнадежно. Все нити рвутся в руках, да что там рвутся – превращаются в змей и, шипя, уползают куда-то, так что он вообще их не видит.
– Мы ничего не видели… – (А если и видели, то не скажем.)
– Мы ничего не знаем… – (И знать не хотим, кстати.)
– Мы не имеем никакого отношения… – (А если и имеет, опять-таки не скажем ни словечка. Что, капитан, съел?)
– Неужели вы думаете, что кто-то из нас может быть к этому причастен? – Надя оскорбленно сморщила курносый нос. – Но тут же одни приличные люди! Как-то нехорошо… так думать… и вообще…
– Расскажите мне лучше о Евгении, – попросил Кошкин.
– Что вам рассказывать? – уже с раздражением проговорила Надя. – Да и так все известно, по-моему… Давно знали друг друга, давно дружили… помогали друг другу, это же были девяностые, сами понимаете… Я больше общалась с одной Женей, чем с Викторией и этим… критиком. Они меня в свои умные беседы не приглашали…
Показалось Кошкину или в тоне Нади мелькнула легкая обида?
– А что вы можете о них сказать? Я имею в виду, о писательнице и Льве Подгорном?
– Он был весельчак, – отозвалась Надя. – Такой открытый, обаятельный… не то что сейчас, честно говоря. Сейчас он очень едкий, битый жизнью, и ему это не идет. А Виктория – знаете, довольно неприятная личность. Такая высокомерная, ни здрасьте, ни до свидания. Хотя, наверное, ее тоже нельзя винить, это все ее корни.
– Какие еще корни? – проворчал Олег.
– А вы не знаете? – Надя с упреком посмотрела на него. – Она же не Палей, а Палеолог… вот как. Византийские императоры, между прочим, и она из той же семьи, да-да… там была принцесса, которая вышла замуж за одного из наших царей, давно, очень давно, и вот вместе с ней приехали некоторые ее родственники. И они назывались Палеолог, все время, пока не пришла революция, а вместе с ней… ну, понятно, что началось. Тогда носить царскую фамилию было ох как опасно… И прадед Виктории испугался и решил на всякий случай фамилию сменить на похожую, но попроще. Сменил, да, но при смене фамилии паспортистки что-то напутали, и получилось только хуже, потому что Палей – родственники последнего царя Николая, его двоюродная сестра и другие. Виктория рассказывала, как ее прабабушка ругалась – шило на мыло, называется. Они все время жили в страхе, что за ними придут, не из-за одной фамилии, так из-за другой. Но, кажется, обошлось.
Олег Кошкин не принадлежал к людям, которые придают значение родословным; не слишком высоко ставил он дворянские, княжеские и прочие корни, из которых нередко вырастают гнилые либо попросту непрезентабельные деревья. Но в это снежное январское утро, когда все они были заперты в подмосковном доме, охраняемом безумным стрелком, его почему-то тронуло, что одна из его знакомых, сдержанная писательница с умными глазами, оказалась самой что ни на есть настоящей византийской принцессой. Это, в сущности, мелочь, которая не имела – и не могла иметь – никакого отношения к делу, но она словно напоминала о том, что есть какой-то совершенно другой пласт жизни, предки, потомки, иные времена, Восточная Римская империя, Константинополь, торжествующий и роскошный – и он же много лет спустя, поверженный, пылающий город с уходящим в закат куполом Софии, город, в который Палеологи уже никогда не вернутся. И контраст между миром, овеянным легендами, и мирком заснеженной каравеллы, где правили страх и недоверие, выступал особенно разительно.
– Я окончила университет, начала преподавать, потом встретила Диму, он был бухгалтером, – бубнила Надя, не замечая, что собеседник едва ее слушает. – И Женя тоже вышла замуж. Мы продолжали общаться, хоть и не так плотно, как раньше.
Усилием воли Олег Кошкин заставил себя вновь включиться в беседу.
– Она звонила вам за несколько дней до смерти. Припоминаете разговор?
– Звонила? – Надя задумалась. – Ну да, вроде звонила… Говорила о какой-то выставке, куда она хотела пойти, и приглашала с собой. Только я тогда занята была. – Она улыбнулась. – А вы что, ищете причину, по которой я могла бы ее убить?
– А вы знаете хоть одну? Если да, лучше скажите мне, – отважился пошутить Кошкин.
– Нет, ну это как-то обидно, когда тебя даже не подозревают, – засмеялась Надя. – Может, я могла бы ее ревновать, если бы она обращала на Диму хоть какое-то внимание. Но он не в ее вкусе. Она всегда говорила, будто он похож на таракана. Может, ей так казалось из-за того, что он рыжий, не знаю… – Надя поежилась. – Ох, ну и язычок…
– Скажите, вы получали какие-нибудь анонимные письма? – спросил капитан.
– Анонимные? – раздельно, по слогам повторила Надя. – Да нет, не припомню. По поводу чего вообще их могли нам слать?
«Интересно, как она говорит: не я, а мы, – подумал Кошкин. – Дружная, однако, у нее должна быть семья… с тараканом».
– Ну, допустим, кто-нибудь мог вас обвинить, что вы убили Евгению, – как бы невзначай уронил он, наблюдая за своей собеседницей.
– Фу, – разочарованно пожала плечами Надя. – Вы меня извините, но это все такие глупости…
Кошкин не стал спорить и следующим вызвал для беседы ее мужа. Дмитрий Каверин не сказал ему ничего нового. Да, он знал Евгению, но в основном с ней общалась Надя, с которой Евгения знакома куда дольше. Что он думал о Евгении, кстати?
